– Ты уверен?.. – негромко спросил подошедшего Оболенского Артем.

– Ну, полную уверенность может дать только страховой полис, – откликнулся тот.

Он с легким прищуром разглядывал скалы. Сплошные стены. В другое время даже он, лучший в бригаде по горной подготовке, не рискнул бы идти на них без страховки. Однако сейчас выбор был небогат. Либо рискнуть при штурме горы, либо схватиться с преследователями. Причем с голыми руками – патронов у них после боя оставалось ничтожно мало на такую команду, и все они были оставлены Исламу.

– Лишь бы не «отрицательный» угол… – Максим еще раз оглядел окружающие их горы. – Пойду, посмотрю…

Он ходил по кругу вдоль ограждающих долину скал минут десять. Присматривался, иногда складывалось такое впечатление, что принюхивается. Артем в это время прислушивался к долетающим сюда звукам боя. Впрочем, особого шума и не было. Скупые короткие очереди, иногда – одиночные выстрелы. Обе стороны берегли боеприпасы. Однако даже эти звуки являлись свидетельством того, что оставленный группой заслон еще жив и сражается, сдерживает погоню.

– Пожалуй, вот здесь… – Максим без особой уверенности указал на одну из скал. – Может получиться… Вон там, видишь – «полка». А правее, похоже, может быть «камин». Правда, отсюда не видно…

Положив на землю оружие, он начал расстегивать пуговицы на рубашке. Его неуверенность тоже была вполне понятна и объяснима. Будь ты хоть трижды лучший, но полученные однажды навыки необходимо постоянно поддерживать. Иначе они просто теряются.

Раздевшись по пояс и разувшись, Максим шагнул к скале. Страшно? Конечно. Только полные идиоты не испытывают чувства страха. И уж никак не потому, что они такие отважные, героические люди. Просто в силу своих умственных способностей не способны адекватно оценить степень угрозы. А Оболенский был вполне нормален… Однако сейчас от Максима зависела жизнь всех членов команды. И он сознательно шел на риск.

– Все. – Ислам отбросил в сторону автомат. – Кончились патроны. У тебя как?

– У меня уже давно пусто, – откликнулся Багров.

Федор Аверьянович не чувствовал боли. Перед тем, как разместить его на позиции, ему сделали еще один укол. Просто слабость. Его плавно покачивало, время от времени он не то чтобы полностью терял сознание, отключался. Он время от времени как бы «проваливался», оказывался в этаком странном промежуточном состоянии, в полузабытьи. Но гранату – последнюю и единственную «феньку» – он держал у груди, двумя руками. Боялся потерять в тот момент, когда его опять начнет уносить куда-то.

– Тебя как зовут? – спросил лежащий неподалеку чеченец.

– Федор, – ответил Багров.

– Я – Ислам, – представился молодой человек.

Моджахеды там, ниже по тропе, перестали стрелять. Потом осторожно перебежал поближе к обороняющимся один. Через некоторое время – попробовал другой. Боевики осмелели, перебежки становились все длиннее.

– Ловите! – Лежа на спине, Ислам метнул за голову гранату.

Хлопок взрыва. Чей-то вой. Боевики огрызнулись короткими очередями и вновь залегли. Еще пара минут отсрочки…

– Ты, Федор, главное, сознание не потеряй, – сказал негромко Ислам. – Нельзя живым в их руки попадать.

– Не учи ученого! – огрызнулся Федор Аверьянович.

Палец продет в кольцо, «усики» разогнуты заранее.

– Опять зашевелились, – сказал Багров, глядя вперед сквозь заливающую глаза кровь – лоб посекло осколками камня.

– Получайте! – Ислам опять метнул гранату тем же способом и совершенно спокойно, даже как-то умиротворенно, сообщил: – Все, Федор. Нет у нас больше ничего. Ни патронов, ни гранат.

– Ну, нет так нет, – ответил Федор Аверьянович. – Подползай поближе, чтобы на двоих хватило.

Ислам остался на месте. Помолчав немного, сказал:

– У меня где-то в этих местах дядя погиб. Старший брат моего отца. Еще при коммунистах…

– А отец? – спросил зачем-то Багров.

Молодой чеченец тяжело вздохнул:

– А отец – в девяносто пятом. В Грозном…

И тут же голос его стал жестким и уверенным:

– Все, Федор! Прощай. Встретимся там…

– Так я – христианин, – сказал Багров.

– Ты – воин, – убежденно ответил чеченец. – И я – воин. Значит, встретимся.

Он встал в полный рост. В руке – нож. Что-то завывая на родном языке, он, покачиваясь, сделал один шаг вперед, второй. Сейчас он, грязный, окровавленный, в истерзанной одежде, был по-настоящему страшен. И сам он нисколько не боялся того, что ждало его впереди.

Наверное, это почувствовали и враги. Ислама даже не попытались взять живым – пули, одновременно выпущенные то ли из двух, то ли из трех автоматных стволов, ударили молодого чеченца в грудь, заставили отступить на пару шагов. Но он все же удержался на ногах. Постоял, покачиваясь, помотал головой… Еще очередь. Широко раскинув руки, будто хотел обнять весь мир, Ислам во весь рост рухнул ничком.

– Покойся с миром, братишка, – пробормотал Федор Аверьянович и, выдернув кольцо, сунул гранату себе под грудь, после чего уткнулся лицом в камни.

Артем наблюдал за тем, как Максим идет по стенке. Сжимал кулаки, скрипел зубами, прекрасно понимая, что если товарищ не справится, сорвется, то помочь он ему ничем не сможет при всем своем желании. А сам Максим тогда не просто покалечится. Если Оболенский сорвется со скалы, их шансы на спасение – причем всей команды – сразу начинают стремиться к бесконечно малому значению.

Понимал это и Максим. Шел вроде как и осторожно, но при этом выискивая такие зацепки, которыми в другое время пользоваться бы ни за что не стал. Если можно так сказать, подъем происходил на кончиках пальцев.

Время шло к вечеру, и погоду никак нельзя было назвать теплой. Прохладно. Но Оболенскому было жарко. Струйки пота стекали по лицу, груди и спине, саднило исцарапанную о камень грудь. Болели от напряжения пальцы и рук, и ног. Однако Максим не останавливался – упрямо шел вперед. Он не смотрел ни вниз, ни вверх.

Вытянул руку, нащупал зацепку, проверил ее на прочность – держит. Теперь пальцами ноги найти еще одну опору… Вот так. Теперь подтянуть все тело. На груди Максима стало одной царапиной больше, но и он продвинулся вперед. Так. Следующий шаг…

К «полке» – идущему горизонтально выступу – Максим поднялся совершенно неожиданно для себя. Ширина «полки» позволяла поставить обе ноги на полную ступню, что уже само по себе было существенным облегчением. Прижавшись разгоряченным лбом к холодным камням, Оболенский восстанавливал дыхание. Руки противно дрожали, кисти и пальцы – в мелких ссадинах.

Налетевший ветерок приятно холодил исцарапанное тело. И принес отголосок выстрелов. Автоматная очередь, другая… Хлопок, в котором Максим безошибочно опознал разрыв гранаты. Заслон все еще держался. Оболенскому вдруг показалось, что он даже чувствует принесенный ветром запах пороха.