– Я понимаю, всего лишь перелом руки, – глухим голосом рассуждает он, когда мы возвращаемся в отделение. – Но… – Он вздыхает. – Я не могу потерять Эмили. Я понимаю, что никогда не заменю ей маму, но она для меня все. Она – единственное, что осталось от Грейс. Понимаешь? Вдруг что-то пойдет не так? – Он в миллионный раз смотрит на часы. Я понимаю, что никакие мои слова его не успокоят, и поэтому просто обнимаю его.

Когда сиделка сообщает нам, что операция прошла хорошо и Эмили перевезли в реанимационное отделение, лицо Бена светлеет.

– Когда я могу увидеть ее? – спрашивает он; его голос обретает силу.

– Прямо сейчас, – улыбается сиделка, – но ей придется остаться на ночь в больнице, чтобы мы понаблюдали за ней. Это стандартная процедура.

Я звоню тете Вив и сообщаю ей последние новости.

– Оставайся столько, сколько тебе надо, – говорит она.

Эмили просыпается от наркоза, ее рука в гипсе. Я держусь позади, чтобы Бен был первым, кого она увидит. Девочка растерянно оглядывается по сторонам, словно ищет кого-то.

– Мамочка, – шепчет она.

Бен хватает ее за руку, целует в щечку.

– С тобой дядя Бен. Мамочки тут нет, – ласково говорит он, – но она думает о нас. Она смотрит на нас с тобой, особенно на тебя. Она тебя любит. Я тоже люблю тебя. Ты молодец, храбрая девочка.

– Папочка… – Бен быстро оглядывается на меня и снова поворачивается к ней. Я чуть не плачу.

– Папочка, – повторяет она, пытаясь обнять его здоровой рукой.

Они обнимаются. В его глазах стоят слезы. Бен старается не задеть гипсовую повязку.

– Больше не пугай меня так, ты мне слишком дорога.

Бен жестом подзывает меня. Я целую Эмили в щеку, беру ее за руку и понимаю, как много мне нужно сказать Бену. Передо мной два человека, которых я очень люблю. Они стали моей семьей.

В детском отделении тихо, часы посещений закончились, огни приглушены. Эмили уложили в постель, померили ей температуру и давление. Она устала и то погружается в сон, то выплывает из него.

– Ступай домой, – говорит мне Бен. – Ты устала.

– Что ты будешь делать?

– Останусь здесь. Мне сказали, что я могу спать в кресле. – Он машет рукой на неудобное творение рядом с койкой.

Я беру жакет и сумочку и отчаянно хочу сказать Бену что-нибудь про вечер, но…

– Я провожу тебя до лифта, – говорит он.

Больничный коридор жутковато пуст, лифты в дальнем конце здания.

– Она назвала тебя папой…

В его глазах светится гордость.

– Мне очень хочется, чтобы она чувствовала, что ее любят. Я знаю, что такое жить без отца, а потом еще так внезапно потерять маму. У нее не самый легкий жизненный старт, – говорит он.

– Знаешь, Грейс гордилась бы вами обоими.

– Спасибо. И спасибо за то, что ты приехала.

Я делаю глубокий вдох, замедляю шаг и набираюсь храбрости.

– Я понимаю, сейчас не самое подходящее время для разговора…

– Не надо.

– Бен, прости меня за…

– Не нужно ничего объяснять.

– Надо. Да, надо. То, что ты сказал тогда, было словно шок.

Он поднимает брови.

– Грубый шок.

Впервые за вечер мы улыбаемся.

– То, что ты сказал… для этого требовалась смелость, но… – Мы останавливаемся; лифты уже слишком близко.

– Не надо больше «но», Полли.

– Но мне нужно это сказать. – Мы медленно идем вперед. – Ты мне нравишься.

Он глядит куда-то в полумрак:

– Но ты хочешь, чтобы мы оставались просто друзьями. Понятно.

– Я не знаю. Знаю только, что моя жизнь не была бы такой счастливой и наполовину, если бы не ты. Я чувствую… – Я пожимаю плечами, пытаясь разобраться в своих чувствах к нему. – Дело в том, что я не хотела смотреть на тебя вот так. – Я вспоминаю наш первый вечер, когда я учила его заплетать косички Эмили. – Столько всего было, ты горевал по Грейс, заботился об Эмили. Я не думала…

– Я тоже не думал. Я совсем не собирался. Ведь невозможно запланировать, что ты полюбишь кого-то, и встроить это в свой бизнес-план.

Я киваю.

– У меня много лет не было ни с кем такой дружбы, да что я – никогда не было, – признаюсь я. – Наши отношения – это что-то особенное, и я хочу их сохранить. – Мы подходим к лифтам, и Бен берет меня за плечи и поворачивает к себе.

– У меня есть предложение.

– Давай.

– Почему бы нам не съездить куда-нибудь без детей пару раз. Дай нам шанс, Полли. Я не буду давать волю рукам, они будут в карманах, но, возможно, ты посмотришь на меня как-то по-новому и полюбишь меня.

– Я не думаю, что это трудно сделать.

– Спасибо, что ты была сегодня со мной…

– Я бы не хотела быть сейчас где-нибудь в другом месте.

Он гладит меня по щеке; у него теплая ладонь.

– Я пойду. Посмотрю, как там Эмили.

– Осторожнее с тем синим креслом, – предупреждаю я, потому что пыталась его исправить, пока Бен разговаривал с анестезиологом. – У него выпрямляется спинка, когда ты меньше всего ожидаешь. На твоем месте я бы легла спать на пустой кровати возле двери.

– Спасибо за совет.

Я уже собираюсь войти в лифт, но вдруг поворачиваюсь к нему:

– Когда ты это понял, Бен?

На его лице появляется улыбка.

– В кемпинге. Когда мы танцевали в грязи.

Он нежно целует меня в губы. Я не отстраняюсь.

– Теперь иди, – говорит он. Я захожу в лифт спиной вперед, улыбаюсь ему и нажимаю нижнюю кнопку. Бен стоит и ждет, когда закроются створки.

Когда я поднимаюсь по ступенькам к своей квартире, волна восторга пересиливает усталость. Я полна надежд. Я хочу дать нам шанс. Я думаю о Джейни и о том, как много всего случилось во время ее медового месяца. Мне не терпится поговорить с ней, когда она вернется в Лондон. Мои мысли снова возвращаются к Бену. Я представляю, как он сидит в том безобразном пластиковом кресле, пытаясь хоть чуточку поспать. Эмили так не везло в ее короткой жизни, просто сердце разрывается от жалости, но с Беном ей выпал счастливый билет.

Я поворачиваю ключ в замке и вхожу в прихожую, снимая на ходу жакет. Дверь в спальню Луи слегка приоткрыта, свет погашен. Я тихонько заглядываю туда и вижу, что мой мальчик свернулся фасолинкой и мирно спит. Появляется тетя Вив и зовет меня на кухню. Я кидаю сумочку на барный табурет.

– Я не думала, что вернусь так поздно. Извини, что я так тебя задержала.