ритмикой — всё же изначально танцевальная мелодия, сейчас же все слушали произведение явно иного уровня и жанра. Лебединский сел на стул, в красивой позе, обняв гитару, на которой даже не пытался играть, чисто для красоты. И запел — медленно, заметно медленнее, чем тот же Лещенко, задумчиво, словно бы размышляя или сочиняя письмо. Но постепенно, очень плавно, темп нарастал, и последнее повторение припева профессор выдал уже в достаточно бодром ритме, хоть это и было для него тяжеловато.

Смолк голос певца, закончил играть оркестр, в зале повисла тишина, которая уже через секунду сменилась овациями. Они волнами накатывались на сцену, где купающийся в этих волнах профессор просто цвёл. Главное, чтобы он в эйфории не забыл о нашей договорённости: о том, что сообщать широкой публике о моём присутствии в зале не нужно. Всё же у меня официально траур, посещение подобного заведения в деловых целях, для подписания того же контракта с фирмой звукозаписи, ещё можно оправдать, но вот присутствие на концерте уже может вызвать кривотолки, если кто докопается.

Валериан Елизарьевич ещё довольно долго раскланивался, благодарил публику, благодарил оркестр — и вытащил их всех на сцену, благодарил других участников концерта, и тоже вывел их на сцену… Я испытал желание спрятаться, отсесть на диванчик — так, на всякий случай, особенно когда он начал благодарить автора последних песен, но профессор закруглил тему пассажем «который, к сожалению, по ряду причин не может сейчас выйти на эту сцену». При этих словах Света снова удивлённо обернулась ко мне. Я тихонько шепнул ей на ушко:

— У меня официально траур.

Она на секунду задумалась, и понимающе кивнула. Тем временем профессор закончил раскланиваться и ушёл со сцены. Света тяжело вздохнула и тоже начала вставать с кресла.

— Света, ты куда? Ты же хотела познакомиться с профессором Лебединским?

— Да, хотела бы…

— Тогда подожди немного, он скоро должен прийти сюда, в ложу.

— Правда⁈

— Конечно, зачем мне врать, да ещё так, что это вот-вот вскроется⁈

Оставшееся время я провёл, отвечая на многочисленные Светины вопросы о её, как выяснилось, кумире. При этом не кривя душой описывал его исключительно в лестных словах и выражениях. Наконец, минут через пять открылась неприметная дверка в ближнем к сцене торце ложи и в неё протиснулся сам Лебединский. Поздоровавшись за руку с присутствующими мужчинами (за исключением официантов, разумеется) и приложившись к ручке дамам, Света при этом чуть не лишилась сознания, особенно когда я представил её профессору, он поинтересовался впечатлениями.

Несколько минут было посвящено обсуждению концерта и впечатлений от него. Под конец даже Светлана, которую я представил как коллегу по работе в лаборатории, набралась смелости чтобы вставить пару своих восторженных реплик. Также она вспомнила о цветах и вручила их профессору, который принял букет с дежурной благодарностью и, пару секунд побаюкав в руках, пристроил в ту же самую вазу. Но вскоре, выпив по бокалу игристого за успех сегодняшнего выступления, перешли к делу.

Неизвестная пара оказалась директором концертного зала и его супругой, а ложа, собственно, директорской. За номером один числилась ложа Императорская, в которой ни сам Государь, ни его наследники никогда не были и вряд ли будут, но — «так положено». Я испытал лёгкую неловкость от того, что весь концерт игнорировал хозяина ложи, но именно лёгкую — нас ведь не представили друг другу, поэтому я и не имел представления, кто это и не мог заговорить первым со старшими.

Так вот, супруга директора тактично удалилась, уведя за собой и Светлану, чтобы «показать наше заведение изнутри», дабы не мешать своим присутствием. Сам директор остался представлять интересы оркестра, что будет задействован при записи. Содержание пластинки — четыре последних песни концерта — утвердили быстро, затем пошло долгое обсуждение и торг по части тиража, долей, цен и прочего. Я уже на середине «поплыл» от обилия незнакомых терминов и выражений, но профессор бился, как лев и за себя, и за меня. И именно он выбил-таки мне те самые восемьдесят копеек с диска, хотя партнёры начинали с сорока и сам я не выбил бы больше пятидесяти. Насчёт тиража фирмачи признались, что просто физически не могут выдать больше двадцати пяти тысяч в приемлемые сроки — тут и другие заказы, срыв которых чреват штрафами, и необходимость профилактического ремонта части оборудования, и даже дефицит некоторых материалов.

Расходились затемно — хотя это не показатель, темнеет в конце октября рано, перед уходом выпив вместе с вернувшимися дамами ещё по бокалу вина, уже за заключённые соглашения. Света, которую профессор при прощании осыпал комплиментами и вновь облобызал ручку, «цвела и пахла» по выражению деда, пребывая в возвышенных чувствах. Пришлось провожать её до дома, где разрумянившаяся, несмотря на погоду, дама при расставании неожиданно схватила меня за виски и одарила отнюдь не братским поцелуем. Однако!

Встроенные в мобилет часы однозначно свидетельствовали, что до закрытия проходной я на изнанку академии попасть не успею. Устав требовал от студентов ночевать строго на территории академии, и в этом была некоторая проблема, которую мог бы проигнорировать любой другой студент, но не я — учитывая мои взаимоотношения с Жабицким. Однако план решения этой задачи у меня был. Так что, выйдя к центру города, я поймал извозчика и спокойно поехал в Буйничи.

Глава 24

По дороге позвонил домой. Поговорил с бабушкой, обрадовал её, без лишних подробностей, которые не стоило слышать извозчику, новым подписанным контрактом, денег с которого «хватит на долгожданный ремонт». Она поняла, о чём я, но не сразу поверила услышанному:

— Ты про поместье? Про Дубовый Лог⁈

— Да, бабуль, именно об этом.

— Но это же…

— Да, я знаю. Думаю, что хватит, с учётом прежних накоплений.

— Ох, вот бы Викеша порадовался… — бабушка вздохнула.

Узнал, что крестьяне, закончив со сбором урожая, завершили и работы по расчистке участка. Всё обкосили, хоть к осени трава и сама полегла, но требовалось убрать и её, и бурьян, вырубили и выкорчевали кусты и лишние деревца. В бывшем доме сумели убрать перекрытия с остатками полов и снять крышу, от дома осталась коробка в три стены (две целых и две половинки), что делать с нею — пока не ясно, нужно вызывать специалистов.

Также наш управляющий добрался всё же до переданной нам по суду компенсации — винокуренного заводика, ранее принадлежавшего Конопельченко. Он там всё осмотрел, поговорил с людьми и сейчас, оказавшись в Смолевичах, настойчиво уговаривал меня восстановить производство. Дело было в отличии оборудования от нашего Курганского заводика. У нас производство шло