Прошел всего час с тех пор, как я вошел в Фишгаузен, однако за это короткое время была почти полностью уничтожена немецкая армейская группировка «Земгалия». Зная, что захват города Красной Армией — дело решенное, я понимал, что сейчас нужно найти уцелевших солдат моей роты и ждать нового приказа начальства. Катастрофа в Фишгаузене означала конец многому, но в то же время стала началом моего удивительного спасения от русского плена.

Двигаясь на запад под огнем вражеских снарядов, я вскоре отыскал несколько своих солдат возле пустого блиндажа, в котором раньше хранились боеприпасы. Это было примерно в трех километрах от города.

Моя попытка отыскать подполковника Эбелинга едва не закончилась трагедией, потому что на то место, где я искал его, налетела эскадрилья русских бомбардировщиков. Я в последнюю секунду успел спрятаться в траншее, чудесным образом избежав нового ранения.

Минут через десять я, наконец, нашел Эбелинга, который пытался организовать новую линию обороны, чтобы остановить надвигающегося с востока неприятеля. Я получил достаточно иллюзорный приказ отправиться в Гамбург и войти в состав формирующейся там новой дивизии. Этот приказ давал мне возможность вернуться в центральную Германию, но также требовал от меня отправить уцелевших солдат моей роты в другую дивизию. Последнее было мне особенно неприятно и горько, потому что я знал, что их ждет неминуемая смерть или плен.

Два дня спустя, 18 апреля, под переменным артиллерийским огнем мы с гауптфельдфебелем Юхтером отправились на запад, в направлении Пиллау. Затем свернули на юг, к берегу Данцигской бухты, где сели на паром и переплыли в порт Хель.

Смерть Юхтера, наступившая через две с половиной недели в результате обстрела русской артиллерии, ускорила мое желание как можно быстрее переправиться на земли рейха. На следующий день я вместе со стрелковой частью из Силезии погрузился на борт немецкого эсминца, взявшего курс на запад. Те, кто не смог отплыть вместе с нами, попали в плен к русским.

Май — июль 1945 года

Военнопленный

— Герр обер-лейтенант, война окончена! — сообщил мне утром 9 мая какой-то моряк, заглянувший в мою каюту. Прошло всего несколько часов с того момента, как корабль покинул Хель.

Безоговорочная капитуляция Германии вступила в силу 8 мая в 23:01 по центральноевропейскому времени, хотя фактически она началась еще несколько дней назад. 4 мая британское военное командование приняло капитуляцию всех немецких войск, находящихся в Голландии, северо-западной Германии и Дании. Официальная церемония состоялась в Вендиш-Эверне, где я когда-то проходил военную подготовку в тренировочном лагере.

В ночь на 4 мая гросс-адмирал Дениц с согласия британского командования приказал всем кораблям кригсмарине прибыть в порт Хель и к устью реки Вейксель близ Штутгофа. Им была поставлена задача эвакуировать всех немецких солдат и гражданских лиц на запад в кратчайшее время, которое оставалось до подписания акта об окончательной капитуляции. На последнем из таких кораблей, среди которых были эсминцы «Карл Гальстер» и «25», ночью 8 мая мы отчалили из Хеля. Мне удалось попасть на него благодаря чистой случайности, затесавшись к солдатам пехотного полка из Силезии.

Несмотря на то что утром 9 мая наш небольшой конвой находился все еще достаточно близко к территории, занятой частями Красной Армии, мы были настроены любой ценой избежать русского плена. Не обращая внимания на требования советских военных властей следовать в один из портов, находящихся под их контролем, командир нашего конвоя запросил инструкций у англичан. Те, помимо того, что позволили конвою следовать в Копенгаген, разрешили командиру оказать сопротивление всем попыткам заставить его изменить курс.

Наше нежелание выполнить приказ русских и отправиться в контролируемый ими порт привело к тому, что рано утром нас атаковало несколько советских патрульных катеров. Немецкие моряки ответили огнем оружия всех видов, которое было на борту эсминцев. Русские катера быстро отступили и скрылись в предрассветном тумане. Хотя я не видел самого боя, звуки перестрелки были хорошо слышны в моей каюте. Это был последний раз, когда я слышал орудийную стрельбу.

Много лет спустя подполковник Эбелинг рассказал мне, что эвакуировался примерно в то же самое время на буксире, тянувшем баржу, которая была переполнена двумя сотнями немецких солдат. В море неожиданно разразился шторм. Буксир остался цел, но те, кто находились на барже, утонули. Это была настоящая трагедия последних часов войны.

Когда наш эсминец прибыл в порт Копенгагена, нам приказали спуститься по сходням на пристань. На пропускном пункте нас ждали английские солдаты, которые тут же разоружили нас. Так мы стали военнопленными.

Еще находясь на борту корабля, я извлек из кармана свой «люгер» и вытащил из него ударник, который выбросил в море. Положив бесполезный отныне пистолет в кобуру, более надежную «астру» я спрятал в карман мундира, рассчитывая на то, что она когда-нибудь еще мне понадобится. Кроме того, я снял Железный крест 1-го класса и спрятал его в карман.

Оказавшись на пропускном пункте, я протянул «люгер» стоявшему передо мной британскому солдату. К моему великому удивлению, он неожиданно закричал на меня на прекрасном немецком языке без всякого акцента. С перекошенным от ненависти лицом он сорвал с моего мундира офицерские погоны и нашивки, заставив меня испытать чувство глубокого унижения.

Затем он молча сделал жест, приказывавший мне идти дальше. С великим трудом взяв себя в руки, я принял новый статус, статус военнопленного, солдата проигравшей армии. Позднее я пришел к выводу, что этот солдат, по всей видимости, был немецким евреем-иммигрантом, перебравшимся в Англию. Подобным поведением он отомстил немцам в моем лице за все те унижения, которым ранее подвергался на моей родине. В остальных случаях англичане вели себя корректно и профессионально, хотя было видно, что они относятся к нам настороженно.

Выйдя из пропускного пункта, я присоединился к двум или трем тысячам немецких солдат, которых поместили на борту огромного транспортного судна. Не увидев ни одного знакомого лица, я оставался один во время 20-часового морского путешествия на юг. Однако я чувствовал себя обязанным помогать по мере возможности другим немецким офицерам поддерживать среди солдат военную дисциплину.

Какой-то офицер рассказал мне, что военный трибунал из четырех-пяти полковников рассматривает вопиющие случаи нарушения субординации и вынес смертный приговор рядовому, напавшему на офицера на борту корабля. Провинившегося расстреляли, затем привязали к его ногам тяжелую станину миномета и выбросили за борт.

Когда мы вошли в небольшую бухту Хайлигенхафена в земле Шлезвиг-Гольштейн на севере Германии, у причала нас снова ожидали английские солдаты. На этот раз они обрызгали нас дезинфектантами, чтобы избавить от вшей, и только после этого разрешили сойти на берег.

Бухта находилась в четырех-пяти километрах от входа в лагерь для военнопленных. Он располагался под открытым небом и представлял собой огромную территорию в сорок пять квадратных километров, где были деревушки Гремерсдорф, Нанндорф и Альтгалендорф. Ограды не было, и по периметру лагерь патрулировали несколько английских солдат. В нем, как овец в загоне, разместили сотни тысяч пленных немецких солдат.