До войны немцы с глубоким презрением относились к западным державам, вынудившим мою родину смириться с условиями унизительного Версальского договора. В то время, когда в день «Д» была осуществлена высадка в Нормандии англо-американских частей, война с ними казалась мне игрой по сравнению с жестокой войной против России.

Немецкий солдат, захваченный в плен англичанами или американцами, мог надеяться на то, что сумеет остаться в живых; немец, плененный русскими, рассчитывать на это не мог. Узнав о том, что летом 1944 года мой брат Отто попал в плен к американцам, я не стал особо тревожиться за его судьбу, зная, что с ним не случится ничего плохого. Я считал, что, сражаясь на Западе с английскими или американскими войсками, мы сражаемся с цивилизованным врагом, тогда как вооруженное противостояние с Красной Армией представлялось мне войной с беспощадным врагом-варваром.

В самой Германии отношение к англосаксам было иным, потому что немцы ожидали от них ведения войны в более гуманной форме в соответствии с Женевской конвенцией, однако те безжалостно обрушили на немецкие города свои бомбы, унесшие жизни многих моих соотечественников, мирных граждан. Вместо того чтобы сломить мужество немцев, авиационные налеты союзников пробудили в них еще большую решимость и желание выстоять.

Хотя окружавшие меня на Восточном фронте немецкие солдаты не обращали особого внимания на сводки из Франции, успех вторжения англо-американцев на землю Нормандии усилил наш пессимизм. Даже когда я писал Аннелизе о том, что «мы, несомненно, победим в этой войне», я чувствовал, как усиливаются мои сомнения.

Во время отступления от берегов Дюны, накануне разгрома группы армий «Центр», я впервые начал задумываться о том, что Германия может проиграть войну, даже при наличии «чудо-оружия». Признавая неизбежность поражения Третьего рейха, я сообщил в письме к Аннелизе о том, что «больше не надеюсь на невозможное». Когда вермахт отступал на всех фронтах, желание Англии и США сесть за стол мирных переговоров с Германией представлялось мне маловероятным. Не зная, что случится дальше и какой оборот примет война, мы воевали на передовой исключительно ради собственного выживания в надежде на то, что когда-нибудь сможем вернуться на родину.

Во второй половине 1944 года в войсках все чаще стали обсуждать вопросы политического характера. Мы понимали, что Гитлер и нацистская партия ведут страну неправильным курсом. На передовой мы более открыто обменивались мнениями, чем в тылу. Конечно, все равно следовало проявлять осторожность, выбирая собеседников. Если бы вы открыто заявили: «Гитлер — идиот», то, разумеется, последствия вашего высказывания были бы самыми неприятными.

Через несколько недель после высадки в Нормандии произошло закончившееся неудачей покушение немецких офицеров на Адольфа Гитлера. Подобно многим моим боевым товарищам я был разочарован тем, что заговорщики потерпели фиаско. Не все немецкие солдаты морально поддержали их, однако большая их часть была по-прежнему недовольна нацистским режимом и проявила равнодушие к судьбе Гитлера.

23 июля 1944 года руководство НСДАП отдало приказ о том, что солдаты вермахта должны отдавать приветствие нацистского образца. Солдаты 58-й дивизии проигнорировали его и по-прежнему придерживались старого армейского приветствия. По всей видимости, эта вольность осталась безнаказанной по причине наших многочисленных боевых заслуг.

Я убежден, что если бы в нашу часть прислали служить убежденных нацистов, то их встретили бы не слишком ласково. Мы были немецкими солдатами-патриотами, сражавшимися за родную страну, в отличие от нацистов-коричневорубашечников, готовых умирать за своего фюрера. Большая часть известных мне солдат не поддерживала НСДАП, даже если наше участие в войне и способствовало укреплению власти национал-социализма. Таким образом, возникала трудноразрешимая дилемма — ты хочешь служить родине и в то же время противостоишь ее политическому руководству.

В то время как постепенно усиливалась моя неприязнь к правящему режиму, Аннелиза придерживалась иных политических взглядов и осудила действия заговорщиков, назвав их подлыми изменниками, и продолжала верить в «великого фюрера» и победу Германии над врагами. Даже в последние месяцы войны она сохраняла убежденность в том, что «чудо-оружие» спасет нашу родную Германию. Когда она написала мне, что в ее комнате на стене висит портрет Гитлера в рамке, я крайне скептически воспринял это сообщение.

Я, как и многие мои соотечественники, считал такие настроения и подобное отношение к правящему режиму абсолютно смехотворными. При этом я вместе с моими боевыми товарищами был полон решимости воевать до самого конца. В отличие от Первой мировой войны, завершившейся перемирием, исход этой войны определится на полях сражений.

Поскольку орел на эмблеме нацистской партии напоминал грифа, немцы в шутку часто называли его «обанкротившийся гриф». Тем самым подразумевалось, что нацисты, несмотря на всю свою помпезность и ранние успехи, ведут Германию не к светлому будущему, а, скорее, к катастрофе.

Январь — май 1945 года

Земгалия

Конец января — 13 апреля 1945 года

13 января Красная Армия развернула новое наступление в Восточной Пруссии. Ее части, подошедшие к Мемелю, угрожали отрезать нас от других немецких войск. Отмена всех отпусков разрушила мои надежды на брак с Аннелизой. Переписка с ней и моими родителями прервалась на полгода, несмотря на наши взаимные попытки обмениваться письмами.

В последнюю неделю января началась эвакуация немецких войск из Мемеля в Земгалию, район Восточной Пруссии. На Куршской косе скопилось огромное количество различных транспортных средств.

Когда части Красной Армии двинулись вперед, чтобы блокировать наш выход из Куршской косы в Земгалию, последние подразделения 58-й дивизии устремились в направлении Восточной Пруссии. Наша артиллерия до последней минуты сдерживала натиск советских войск, чтобы позволить нашей дивизии уйти в Земгалию.

Сомкнувшись с основной массой немецких войск, мы тут же вступили в боевые действия в условиях холодной восточнопрусской зимы.

Задача новоиспеченного армейского соединения «Земгалия» заключалась в обороне Восточной Пруссии и защите мирного немецкого населения. Нам была поставлена задача по освобождению Кенигсберга, окруженного русскими в конце января. Одновременно с 58-й дивизией и другими немецкими частями городской гарнизон должен был нанести удар по советским войскам.

Боевые действия начались на рассвете 19 февраля. Дивизионная артиллерия и моя рота открыли заградительный огонь по тылам Красной Армии, готовя наступление нашей пехоты. Велев моему старому товарищу Шютте направлять огонь наших тяжелых орудий, я занял место на передовой, откуда мог лучше наблюдать за ходом боя.

Когда наш полк двинулся в направлении советских позиций, располагавшихся в лесистой местности, я послал вперед три или четыре 75-мм штурмовых орудия. Одновременно с этим наша пехота пошла в наступление в ста пятидесяти метрах справа от меня.