Квотер кивает капитану, хотя смотрит на меня. Даже за красной повязкой на лице я вижу, что он улыбается.

– Будет сделано, кэп.

Бросив напоследок пристальный взгляд в мою сторону, капитан Фейн толкает меня к Квотеру и уходит в переднюю часть корабля, выкрикивая приказы о смене курса.

– Эй ты, пошли за мной. И не вздумай что-нибудь выкинуть этими своими нитками, иначе отрежу их под корень.

Кожа спины покрывается мурашками, словно ленты услышали эту угрозу.

Схватив за руку, Квотер снова ведет меня на главную палубу, к жмущимся друг к другу наложницам.

– Встали, сучки, и за мной!

Квотер поворачивается, не став смотреть, послушались ли они, и ведет нас к лестнице посреди корабля, которая спускается на нижнюю палубу. Слышу за нами шаги, когда мы с Квотером спускаемся по скрипящим ступеням.

Мы проходим по узкому коридору, а затем углубляемся в заднюю часть корабля и входим в длинную кухню, где пахнет картошкой и дымом.

Ну, мы хотя бы укрылись от бури, да и на кухне тепло благодаря чугунной печке, в которой бушует огонь. Стены и полы сделаны из того же белого дерева, что и все остальное, разве что они заляпаны пятнами, кое-где почернели от сажи, а еще налипли остатки еды.

Над печкой стоит повар, единственный пират, который не одет в тот же белый мех, что другие. На нем простой кожаный жилет и штаны, мясистые руки обнажены и усеяны неаккуратными татуировками. Это крепкий низкорослый мужчина, с выступающей вбок кривой нижней челюстью и низкими бровями, отчего я задумываюсь, как ему удается увидеть, что он там помешивает в своей кастрюле.

Он замечает нас, и на его красном лице появляется недовольная гримаса.

– Какого черта в моем камбузе делают женщины?

– Приказ капитана, Кук, – отвечает Квотер. – Видимо, к нам пожаловали гости. На палубу нужно подать еду. – Он кивает на нас, столпившихся у двери. – Они тебе в помощь.

У Кука вырывается череда неразборчивых ругательств, но Квотер не обращает на него внимания:

– Кэп хочет, чтобы еда была готова через час.

Кук показывает ему неприличный жест, но начинает вынимать из посудного шкафа консервы.

В кухню заходит еще один пират и, прислонившись к стене, смотрит на нас, держа в руке кинжал. Сторожевой пес, который будет бдить за нами и нападет, если понадобится.

Квотер снова смотрит на нас.

– Сразу же предупрежу. Кук – самый злющий ублюдок из всех нас. Если напортачите здесь, порка покажется вам сказкой, или вообще за борт скинем.

С этими прелестными напутственными словами Квотер проталкивается мимо нас и выходит, оставив одних.

Кук бросает на нас взгляд и прищуривается, вытирая тряпкой покрытое испариной лицо.

– Ну? Какого хрена застыли? Я вам руки кипятком оболью, если не приметесь за работу. Еда сама по себе не приготовится.

Я напрягаюсь, как и остальные, но потом вперед выходит Рисса, побуждая остальных последовать ее примеру.

Я держусь позади, пытаюсь не вздрагивать каждый раз, когда Кук на нас кричит или кидает в нашу сторону еду. Мы торопимся выполнить каждый его приказ, хотя у нас стучат зубы, а одежда и волосы насквозь промокли. Когда одна наложница случайно оставляет на полу лужу, он толкает ее вниз и заставляет вытереть маленькой, совершенно бесполезной тряпкой.

И все это время, пока я нарезаю, помешиваю и протираю, Кук рычит, а пиратский стражник наблюдает за нами, пытаюсь освободить свои ленты, пытаюсь потихоньку, пока никто не видит, развязать узлы.

Понятия не имею, кто отправил капитану того ястреба или кто сюда едет, но знаю, что перспективы не радужные. Хорошие люди не ужинают с Красными бандитами.

И все же, кто бы ни пришел, я рада передышке. Если бы не то письмо, я бы уже сейчас находилась в лапах капитана. От этой мысли меня передергивает.

И все же я знаю, что это временная передышка. Мимолетная. Я знаю, что не успеет кончиться эта долгая ужасная ночь, как я снова попаду в лапы капитана. Поэтому пока могу только пытаться освободить ленты и надеяться, что меня не поймают.

Квотер не преувеличивал, назвав Кука злющим ублюдком. Если мы медленно выполняем распоряжения, то в нашу сторону летят через всю кухню кастрюли, а если осмеливаемся задать вопрос, то в ответ получаем злобный рык.

Мы, как безголовые курицы, мечемся по узкому камбузу, где в нас швыряют всякую утварь и кричат скупые указания вроде «Иди готовь чертово печенье», хотя ни одна из нас никогда не работала на кухне и понятия не имеет, как нужно готовить.

От пара и дыма в комнате становится жарко и сыро, на наших и так уже влажных от дождевой воды телах собирается пот. Это, мягко говоря, неудобно, но Кук не дает нам расслабляться, и девушки не решаются сделать перерыв.

Целый час мы проводим в тревоге и беспокойствах, и кажется, что еды наготовили столько, что всю команду можно накормить дважды. Когда корабль внезапно останавливается, единственное предупреждение – это гулкое рычание огненных когтей, которые этому препятствуют.

Все вскакивают, когда мы резко останавливаемся, но успевают сориентироваться до того, как Кук кричит нам тащить на палубу сервировку.

Мы шеренгой следуем за нашим сторожевым псом, держа оловянные тарелки и пивные кружки. Поднявшись наверх, вижу, что буря стихла и остался только своенравный ветер.

Мы идем за пиратом по лужам на палубе, к двери, расположенной справа, до самого конца, мимо каюты капитана. Внутри находится небольшая столовая, она тесно заставлена деревянными столами и встроенными скамейками. Между ними едва хватает места, чтобы пройти, но мы боком пробираемся и быстро все расставляем.

Я вдруг оказываюсь рядом с Мист, и женщина бросает на меня злобный взгляд, такой едкий, что по коже идет озноб. Она с грохотом ставит передо мной тарелки, явно не желая находиться со мной рядом дольше необходимого.

Она протискивается мимо меня к выходу, и остальные наложницы испепеляют меня взглядами, когда Мист вылетает из каюты. Вздохнув, я беру груду оставленных ею тарелок и начинаю расставлять их на столе. Я заканчиваю последней, остальные уже выходят, чтобы вернуться на кухню и принести еду. Я иду в нескольких шагах позади них, и следящий за нами пират ухмыляется, когда я прохожу мимо него.

Мне так и не удалось развязать ни одного узла на лентах. Они не только крепко стянуты, но до сих пор влажные, и это значительно усложняет задачу.

От расстройства я сжимаю губы, но разочарование меркнет, как только выхожу на главную палубу и замечаю, что наложницы остановились передо мной как вкопанные. И еще что-то… изменилось.

Спустя мгновение понимаю, что это тишина.