Я слышу в своем голосе гнев, но испытываю одну только усталость.

Вскоре налево уходит узкая дорога. Я вынимаю линзу. Это подъездной путь, который идет мимо заправочной станции, магазинчика и мотеля, а потом снова вливается в основную дорогу. Около заправки стоит черный пикап, витрины магазинчика заколочены. Одна из дверей мотеля открыта, рядом с другой стоит торговый автомат.

– Спорим, это их база, – говорит паренек.

Ну конечно: у мародеров есть база. Я предвкушаю испытание, однако это место выглядит заброшенным и туда нам не по пути. И голубого цвета я не вижу.

– Может, нам туда заглянуть? – предлагает внезапно осмелевший паренек.

– Ты же не хотел переступать через тот ствол, – говорю я. – А теперь тебе хочется пойти туда?

– Досюда же мы дошли.

Что-то в этой открытой двери кажется мне гораздо более угрожающим, чем транспарант, натянутый на поваленное дерево.

– Нам ничего не нужно, – заявляю я. – Нет смысла.

– Торговый автомат открыт, – говорит паренек. – Пойду проверю.

Он побежал к мотелю. Я чуть было не позвала его обратно.

Поднеся линзу к глазу, я смотрю, как паренек подбегает к автомату. Как он и сказал, его передняя часть приоткрыта. Он открывает ее до конца – от скрежета металла меня корежит – и запускает руку внутрь. Берет какие-то бутылки, но я не могу разглядеть, с чем именно. Покончив с этим, он крадется к открытой двери. Я задерживаю дыхание: он заходит внутрь. Я ожидаю воплей, я ожидаю выстрелов, я ожидаю тишины. Я ожидаю что угодно – и ничего в особенности. Возможно, именно здесь мы с пареньком расстанемся, потому что я в любом случае не собираюсь заходить туда за ним.

Паренек выходит обратно. Он бежит ко мне, оставив дверь открытой.

– Я взял воды, – объявляет он. – И немного «Фанты».

– Великолепно, – говорю я бесстрастно, убирая линзу в карман. – Пошли.

– Не хочешь узнать, что было в той комнате? – спрашивает паренек.

– Нет.

– Ну, скажем так…

– Нет! – отрезаю я.

Мне совершенно не обязательно слушать, что было в той комнате. Я и так знаю. Опять бутафория, опять игры. Награда, если я смогу задержать дыхание достаточно надолго, чтобы добраться до сейфа, портфеля или сумки. Но голубого тут нет. Это испытание необязательное – и я не желаю его проходить.

В течение следующих нескольких часов мы минуем несколько домов и видим еще нескольких оленей. Когда мы останавливаемся, чтобы обустроить лагерь, я замечаю, что паренек ведет себя беспокойно. Он все время бросает на меня взгляды, и тут же отводит глаза. Ему явно хочется что-то сказать. На середине постройки шалаша я не выдерживаю.

– Ну что еще? – вопрошаю я.

– Тот кусок стекла у тебя в кармане, – говорит он, – через который ты то и дело смотришь.

– Я ношу очки, – объясняю я ему. – Они сломались еще до нашей встречи, и у меня осталось только это стекло.

– О! – отзывается паренек. – Я не знал.

Я думаю: «Потому что я тебе не говорила».

Мы заканчиваем строить укрытия, а потом сидим между ними и разъедаем пакет со студенческой смесью. Паренек дует теплую апельсиновую газировку. Я неспешно пью воду. Когда солнце садится, чувствую тяжесть и беспокойство. Я не разжигаю костер, и паренек не просит меня это сделать. Я не перестаю думать про тот мотель – про то, что было за открытой дверью. Если это именно то, о чем я думаю, тогда почему паренек так спокоен? Почему он больше не выражает тревоги насчет объявления, насчет запрета на проход? Спрашивать я не хочу.

Луна идет на убыль, небо затянуто облаками. Света очень мало. В моих глазах просто шахматная доска из серых оттенков, подразумевающая деревья, подразумевающая паренька. Мне надо закрыть глаза. Заползаю в мое укрытие, зарываюсь в палые листья и натягиваю на шапку капюшон.

– Спокойной ночи, Майя, – говорит паренек.

Я слышу шуршание: он устраивается в своем укрытии. Этой ночью во сне я сбрасываю плачущего младенца со скалы, а потом бегу, чтобы его поймать, но не успеваю. И мой муж рядом и смотрит, и, сколько бы я ни просила у него прощения, этого все равно недостаточно.

Когда я просыпаюсь, еще темно. Меня бьет дрожь. Я даже слишком хорошо помню свой сон: вариация на тему. С меня свалился капюшон, и я наполовину выползла из укрытия. Сначала решаю, что меня разбудил холод – с тех пор, как прошел тот дождь, природа-мать словно повернула включатель, превращая лето в осень – но, уже пролезая обратно, я понимаю, что сверху доносится звук. Еще один самолет. Я смотрю вверх, но сквозь кроны деревьев и облака огни мне не видны. Звук доносится издалека, но он есть. Только это и важно.

Когда я открываю глаза в следующий раз, снаружи светло. Судя по положению солнца, я проснулась позже обычного. Все еще холодно – не до дрожи, но зябко. Пальцы плохо двигаются. Наверное, пора найти одежду потеплее. Но… мы должны добраться до реки если не сегодня, то завтра. А оттуда останется всего дня два или три. Столько я смогу продержаться без дополнительных слоев одежды и без перчаток. А потом я смогу спать в своей собственной постели, натянув одеяло до подбородка, и муж будет печкой греть мне спину. Будем надеяться, что паренек не станет особо ныть, что мерзнет. То есть если он действительно чувствует холод. Насколько помню себя в восемнадцать лет, он может и не замерзать. В мой первый год в университете я часто не трудилась надевать пальто, перебегая на занятия из здания в здание зимой. Мои друзья рядом тряслись от холода и не верили своим глазам, а я только пожимала плечами и говорила: «Вермонт».

Выползая из своего укрытия, я бросаю взгляд в сторону шалаша парнишки. Его рюкзак зебровой раскраски прислонен к наружной стенке. Я начинаю разбирать свое укрытие, решив, что шум его разбудит, но сколько ни смотрю в ту сторону, не вижу движения. Я отбрасываю в сторону последнюю палку каркаса. Она падает в листву и ударяется о камень. Ему каким-то образом удается не проснуться даже при таком шуме.

– Эй, парень, – говорю я, подходя ближе, – пора вставать.

Я приседаю на корточки у входа.

В шалаше пусто.

– Бреннан! – кричу я, вставая. – Бреннан!

А потом я начинаю задыхаться и больше не могу его звать. Поворачиваюсь на месте. Лес внезапно становится угрожающим. Я знаю, что паренек – часть шоу, и я с момента его появления мечтала, чтобы он исчез, но я не могу так. Не могу быть одна. Меня осталось слишком мало, чтобы снова быть одной.

Мне вспоминаются два слова: «нарушителей выпотрошим».

Я поворачиваюсь к северу, где ждет дорога. Он там, просто вне моего поля зрения. Я знаю это с ужасающей уверенностью. Он подвешен на дереве, с веревкой на шее, а из его живота истекают внутренности. Какой-то психопат явился в ночи и уволок моего единственного спутника. Он вонзил нож ему в живот, крутил и пилил, зажав крики паренька ладонью. Именно это меня разбудило, а не холод и не самолет. Я вижу, как Бреннан лягается и бесполезно дергает локтями. Красная кровь течет сквозь его красную толстовку. Он умер, как все, и ждет меня, все еще оставшуюся здесь. Почему? Я больше не могу, я не в состоянии двигаться вперед, зная, что меня ожидает, зная, что его нет, это слишком, я…