В конце концов от насмешки и издевки по отношению к «всемилостивейшему цыгану-премьеру» Гитлеру (с. 25, 29, 143) он переходит к безграничной ненависти: «Я ненавидел тебя каждый час, прошедший с тех пор, ненавижу тебя теперь так сильно, что с радостью отдаю свою жизнь за твою гибель и с радостью погибну, если смогу увидеть твое падение и увлечь тебя в бездну своей ненавистью» (с. 118). «Редко какое-то время осуждается так горячо, с такой яростной ненавистью, как на этих страницах», — утверждает Иоахим Фест. Но в этой оценке можно пойти и дальше. И когда ненависть Река-Маллечевена распространяется (даже) на политических противников Гитлера, молодых людей, совершивших покушение 20 июля 1944 года, в этом проявляется весь масштаб его гнева. Конечно, прежде всего его приводят в бешенство пособники, «офицеры монархии», которые вызвали к жизни «этого сверхразрушителя Германии» (и ведь вызвали, если точнее выразиться, «сверху»), но видеть их «в качестве будущих представителей Германии, представителей этой прусской ереси, которая наконец, да, наконец, начинает избавляться от роли вечного злодея как воплощения odium generis humani{11}? Я думаю в духе консерватизма, который, безусловно, исчез в Германии, я был зачат монархически, воспитан монархически, существование королевской власти — часть моего физического благополучия. И не вопреки, а именно благодаря этому я вас ненавижу!» (с. 263). Но круг замыкается, когда ненависть, направленная на противников, превращает противников в носителей ненависти: «Лишенные всякого нравственного закона, безнадежные безбожники и безумцы… нет, более того, настоящие ненавистники всего святого, всего прекрасного, всего, что закрыто для вашего плоского прусского утилитаризма» (с. 264). Поэтому, наверное, вся симпатия Река-Маллечевена направлена исключительно на членов группы сопротивления «Белая роза» Ганса и Софи Шолль, «последних и, даст Бог, первых немцев великого возрождения»: «Но они спокойно ушли, благочестиво и с большим достоинством пролив свою молодую кровь. На их могиле может сиять изречение, перед которым краснеет вся эта нация, живущая десять лет в глубоком позоре: „Cogi non potest quisquis mori scit… тот, кто умеет умирать, не может быть побежден“» (с. 246).

Если искать интеллектуальную подоплеку выражения ненависти Река-Маллечевена, его мировоззрения, то вновь и вновь в его записях обращает на себя внимание пессимистическая критика процессов отчуждения в современном индустриальном обществе. Мишенью его атаки является типизированный массовый человек, «негр, случайно оставшийся белокожим, — который с естественностью, доходящей до наглости, использует все современные технические аппараты, не понимая принцип их действия и идею, благодаря которой эти аппараты появились» (с. 69). То, что здесь и в других местах вскользь звучат расистские обертоны («очернение» масс), свидетельствует не о «реакционности антифашистского консерватора в духе буржуазно-империалистического фашизма»{12}, а скорее о сравнении Реком-Маллечевеном формирования соматической массы{13} и социологического возникновения масс, «раковой клетки и массового человека», которые одинаково разлагаются, размножаются и разрастаются через существующие формы (с. 68). К тому же Рек-Маллечевен не рассматривает феномен массового человека с позиции сословного высокомерия, ограничивая его только рабочим классом: «Ибо я никогда не откажусь от осознания, что массовый человек отнюдь не тождественен пролетариату… что сегодня его гораздо чаще можно встретить во властных кабинетах великих синдикатов и в индустриальной Jeunesse dorée{14}, чем в рабочем классе» (с. 203), — пишет он в январе 1942 года.

По мнению Река-Маллечевена, именно национализм способствует массовизации: «В попытке заставить даже жалкие остатки немецкой интеллигенции опуститься в эту удобную аморфную массу послушных торговцев овощами они и от меня по „национальным причинам“ требуют „соответствия“» (с. 149). Причины этого столь же просты, сколь и действенны — крупнобуржуазные феодально-аристократические экономические интересы{15}: «Из сожительства прусской олигархии и промышленного капитала вытекает все, что выпало на нашу долю: разрушение основ сословий, незаменимых для здоровой Германии, аморфизация народа, американизация, восходящая к началу правления Вильгельма II» (с. 55). Для Река-Маллечевена «яростная ненависть ко всему, что лучше, косые взгляды в чужой огород» (с. 58) не только способствуют возникновению империализма и Первой мировой войны, но и прямо ведут к недавно возникшему нацизму. Более поздняя запись подводит полемический итог: «Националистическая историография: в Германии история перелицовывается белокурыми бестиями. Национализм: состояние души, при котором человек не столько любит свою страну, сколько сгорает от ненависти к чужой, причем настолько, что готов обмочиться в штаны» (с. 206).

Однако все еще существуют небольшие группы, которые сопротивляются этому. В противовес «упахивающимся» массам (с. 97), учителям народных школ и машинисткам (с. 148), наемным работникам, клеркам (с. 214) и сентиментально-садистским государственным служащим (с. 258), шутливо названным Реком-Маллечевеном в аллюзии на философскую книгу Ортеги-и-Гассета «Восстание масс» (нем. 1931) «восстанием почтальонов и учителей начальных школ» (с. 260), он возлагает свои надежды на те слои общества, которые являются остатками «старой Германии»: «интеллигенцию, крестьянство и баварцев» (с. 167). Хотя есть и исключения, как отмечает Рек-Маллечевен 16 августа 1944 года, убежденность в (не)политическом сопротивлении ненавистным «пруссакам» преобладает: «Нацисты, телом и душой посвятившие себя идиотским технократическим идеям, никогда не смогут справиться с Баварией, даже если будут продолжать свою оккупацию еще десять лет… и даже если бы они победили, они погибли бы от отсутствия души, но скорее даже от полного отсутствия юмора, который эти ненавистники человеческого смеха боятся больше, чем объявления новой войны» (с. 162). Его собственные планы по политическому переустройству Германии после нацистского правления изобилуют антиберлинскими и антипрусскими составляющими. К ним относятся: ликвидация политических центров власти, выдворение пруссаков из Баварии, ликвидация их земельной собственности, деиндустриализация, более того, «ликвидация тяжелой промышленности», «национализация предприятий», а также обвинение всех «причастных к зарождению гитлеровского режима», то есть всех генералов, ответственных за продолжение войны (с. 250).

Но в Третьем рейхе позиция Река-Маллечевена оказывается утопичной: «В течение многих лет престижная северогерманская промышленность пожирает и мою тихую речную долину, изгоняя крестьян, порождая социальную нестабильность, обнищание, недовольство, с откровенной наглостью заявляя, что именно они „продвинули регион вперед“» (с. 211). «Разгул иррационального» (с. 15, 205), который описывается в книге, не щадит и автора. 9 октября 1944 года к нему является жилищный комиссар и конфискует библиотеку. 13 октября Река-Маллечевена впервые арестовывают за «разложение вермахта» (с. 274) — он проигнорировал призыв в отряды народного ополчения — и ему пришлось провести несколько дней в тюремной камере в Траунштайне. Благодаря вмешательству друга его все же освобождают, и на этом дневник заканчивается. Но через два месяца гестапо снова арестовывает Река-Маллечевена. Его конец известен.

Никита Елисеев. Автор и его дневник

Не будем терять отчаяния…

Н. Н. Пунин

Дневник ровно