Поднявшись на крыльцо, громко постучался в оббитую жестяными листами дверь — со следами ударов и даже пулевыми отверстиями. Почти сразу с резким стуком распахнулось смотровое окно.

— Zamkniete! — мерзким скрипучим голосом рявкнул кто-то изнутри по-польски, и окошко тут же захлопнулось. Устало вздохнув, я с силой ударил по двери несколько раз. Ногой засадил, с чувством.

Да, подъезжать на полицейской машине к одной из самых ходовых точек по продаже грязных веществ — пользующихся популярностью у самых низов Южных — было не очень хорошей идеей, признаю. Но не уходить же.

Окошко вновь приоткрылось, но отповедь я опередил — грязно выругавшись, завладевая вниманием привратника.

— Скажи Халиду, что Олег Ковальский пришел. Не передашь если прямо сейчас, он из тебя чучело потом сделает, — добавил я после очередной короткой, но смачной тирады.

Ответа не последовало, окошко захлопнулось, а я остался ждать. Отойдя на несколько шагов, выбрал менее заплеванный пятачок и отвернулся от двери, осматриваясь вокруг. Пока препирался у двери из-за облаков выглянула Луна, и погруженные во тьму Южные посеребрило мягким светом.

Осматривая окружающие площадь трущобы перекопанных улиц — с мелькающим то тут, то там живым огнем, поразился насколько все это похоже на город, в котором ведутся боевые действия. И наткнувшись взглядом на скульптурную группу в центре давным-давно вырубленного сквера, поразился насколько она выбивается из грязного облика нижнего города. Три высоких фигуры, герои былых времени.

Вновь память Олега, наложившаяся на мои знания дала неожиданный эффект, и я поразился простоте и эффективности работы британцев из местной администрации.

В центре когда-то красивого сквера высился монумент из трех скульптур, отображавшие героев Наполеоновских войн. Русский, польский и чешский полководцы: Раевский, Домбровский и Радецкий.

Про батарею Раевского знают почти все и в моем мире. Второй — поляк Домбровский, участвовавший в восстании против России, а потом один из главных идеологов и значимых командиров польской части наполеоновской Великой армии. Воевавший с русскими, а после капитуляции в войне получивший от императора Александра чин генерала уже русской армии, и ставший польским сенатором. Третий — чех Радецкий, командовавший объединенной армией русских, немцев, шведов и австрийцев в сражении под Лейпцигом, или «Битве народов», которая и сломила хребет наполеоновской империи.

Этот мир — не англоцентричный, и сражение у бельгийской деревеньки Ватерлоо здесь на слуху только у историков. А вот по-настоящему великая битва, окончательно положившая конец претензиям знаменитого корсиканца, здесь известна каждому вне зависимости от страны проживания.

Глядя на увековеченных славянских полководцев поразился простоте решения. Статуи национальных героев ставятся в район, который априори должен стать неблагополучным. После, в результате наверняка форсируемой подачи славянская площадь в народе приобретает название «трех дураков». И вроде сделано все с претензией на уважение к памяти истории, а на выходе эффект сильнее, чем от ковровой бомбардировки.

Русские приходили править в Польшу в течении последних трех веков — в восемнадцатом, девятнадцатом и двадцатом. Приходили при любом правителе, строе и состоянии своего государства. Даже в моем мире есть вероятность, что в двадцать первом веке они вернутся в Польшу снова, а здесь и вовсе велит само провидение и география. Британцы явно это понимают, и сейчас усиленно превращают территорию страны во враждебную для России.

Отвлекая от тяжелых мыслей раздался резкий стук, и вновь смотровое окно распахнулось.

— Оружие есть? — поинтересовался все тот же скрипучий голос.

— Удиви меня сразу всеми тупыми вопросами, чтобы время не терять, — не скрывая раздражение долгим ожиданием, ответил я. И демонстративно сплюнул. Звучно, но без слюны — в этом мире раскидываться биологическими жидкостями чревато последствиями.

Почти сразу заскрипел засов, и тяжелая дверь приоткрылась.

Машинально, скрывая даже от самого себя легкий мандраж, поправил воротник — жестом Эрика Кантона. Хороший жест, рабочий — успокоился моментально. После прошел внутрь, где оказался в решетчатой камере, образующий страховочный предбанник. Перед дверью меня ожидал тип мерзкой — по стать голосу, наружности. За его спиной, за толстыми прутьями решетки, в полутьме холла я увидел сразу несколько широких силуэтов.

— Оружие сдать надо, — проскрипел привратник.

— Сдавать сам будешь, анализы. Голову мне не делай, веди уже, — последнюю фразу я произнес в более прямом и грязном оформлении.

— Не положено, — усмехнулся тип, обнажая гнилые зубы. Как у него пахнет изо рта, я почувствовал даже на таком расстоянии.

— Тебе сказано привести меня к хозяину, а не оружие забирать. Я сейчас уйду, а когда Халид узнает зачем приходил, сам начнет меня искать. Но ты уже будешь жить отдельно от своих бубенцов. Веди, я сказал! — повысил голос я.

Будь я на обычном такси, разговор шел бы совершенно иначе. Но сейчас мне по-другому просто нельзя — местная шваль как голодные звери, позволишь хоть немного слабины, сразу будут искать как в тебя вцепиться и отгрызть немного.

— Как знаешь, — когда пауза слишком затянулась, развернулся я.

— Эй-эй, подожди, — шагнул вперед привратник, схватив меня за плечо. И почти сразу же он истошно взвыл от боли, а уже через мгновенье с глухим стуком врезался в решетку.

— Ты думай… — начал я с нормальных слов, после доступно рассказав о поступках и их последствиях, а после закончил, — куда лапы свои тянешь, животное. Мы идем, нет? — это уже отступив на шаг от поскуливающего привратника и обращаясь в окружающий полумрак.

Давая время на раздумье — в последний раз, я показательно брезгливо отряхнул предплечье, за которое меня попытался схватить мерзкий тип. Одна из теней, маячивший поодаль приблизилась к решетчатой двери, скрипя доспехом.

— Не дергайся и веди себя прилично, — проговорил дюжий охранник. — Понял?

— Я же просил все глупые вопросы на улице оставить, — хмыкнул я.

Проходя мимо пытающегося подняться привратника, наступил ему на кисть. С силой вдавил каблуком, плавным рывком перенеся вес тела полностью на ногу, дробя тонкие кости. Неприятный тип, как память Олега подсказала, так что раздавшийся вопль слушал без сожаления. Реакции охраны не опасался — этот опарыш посмел меня тронуть, так что претензии мне серьезные будут предъявлены только если я его убью или совсем покалечу.

На замок, кстати, дверь в решетке не была закрыта — сирийцы чувствовали в Южных себя как дома, не опасаясь никого и ничего. Со мной пошли сразу двое массивных охранников, облаченных в старую списанную полицейскую броню — сейчас такие модели даже в африканских протекторатах патрульные не носят.

Один из сопровождающих двигался впереди, второй позади. Но прежде чем пропустить меня, недвусмысленно приподнял пистолет-пулемет Федорова с немыслимо-несуразным количеством тактического обвеса — только подствольного гранатомета не хватало. В другой, менее напряженной ситуации, я бы мог и рассмеяться, глядя на охранника: думаю случись что, стрелять из старичка Федорова наверняка он будет по-сомалийски, в гангста-стиле — подняв высоко оружие над головой, еще и повернув боком.