на какую-то секретную работу, напрямую связанную со знанием английского и особенно — кхмерского. Он уезжал туда с желанием и болью одновременно: с желанием оттого, что больше не надо будет каждый день видеть мать, и с кровоточащей раной оттого, что ни единой искорки любви к себе он от неё так и не увидел, не дождался, и ещё с одной очень глубокой раной: его девушка, которую никто из его родных так и не увидел, категорически отказалась ехать с ним в глухомань, невнятно обещала писать письма, но у неё это быстро заглохло. С отцом он после единственного к нему визита больше ни разу не связался, да отец ведь тогда и не спросил у него ни номера телефона, ни адреса казармы. Но только он один, Вова, знал, как тяжело он ждал любой весточки от отца, ждал, что отец внезапно каким-то образом объявится, что будет волноваться за него…нет, не появился и о единственном своём ребёнке, сыне Вове, не знал и никаких признаков знать не проявил никогда. И наступила в душе Вовы беспросветная пустота, ничем не утишиваемая, не было у него никакого защитного панциря от наступающей на него черноты, он был как маленький, беззащитный ребёнок, который не знает, как быть дальше. Он именно как ребёнок хотел верить, что надо лишь уехать от этой беспросветной черноты как можно дальше, и там, на новом месте все раны затянутся, там наступит новая, светлая жизнь: в нём, совсем уже взрослом, прошедшем армию человеке, всё ещё жила наивная детская надежда непонятно на что.

И лишь три человека кровоточили от его отъезда, такой болью он в них отзывался, так они любили Вову: бабушка и близняшки Витя и Таня, причём Таня — особенно. Дедушка же не только не переживал его отъезд, но даже ждал этого с чувством предстоящего облегчения своей души, так он устал от яростной, калёной ругани с Вовой, а люто ругались они каждый раз, когда Вова к ним приезжал, потому что никак не обходилось без лобового столкновения вдрызг дедовой ортодоксальнейшей убеждённости в правоте советской власти и Вовиной, уже вовсю развившейся ненависти к этой власти. Но как же Вове хотелось, чтобы дед жалел о его отъезде…

Вова не знал, как плакала Таня, узнав о его отъезде на Дальний Восток по распределению на специфическую его работу. Он уехал. Электронной почты тогда ещё среди них не было, были обычные письма по почте. Он писал и маме своей, и Вите, и Тане, и бабушке с дедушкой, отбросив все прежние ссоры с дедом. Непосредственно о работе он не писал вообще ничего, а только лишь о том, где его поселили (в общаге), что за посёлок вообще (закрытый военный городок), какая у него комната, кто его сосед по комнате, как здесь проводят свободное время, что продают в магазинах, какое крутят кино для народа.

Мать ему отвечала, но её письма к нему были подобны сухим отчётам о здоровье, о погоде, о работе. Впрочем, точно такими же сухими отчётами были и регулярные его письма к ней: о своей секретной работе он писать не имел права, так что рассказывал о том, как там живётся в военном городке, но рассказывал скупо и неинтересно. Но письма дедушке с бабушкой и Тане с Витей были как будто от другого человека: живые, яркие, наполненные тоской и любовью к этим родным людям, и они отвечали ему тем же.

В первый свой отпуск Вова домой не приехал, потому что его мать вдруг решила, что сама поедет к нему посмотреть, как там в этом военном городке живётся. Это была исключительно её инициатива, более того, она предложила Тане поехать с ней и даже оплатить ей часть путевых расходов, а это было очень дорого (немного не доезжая до Владивостока), что на самолёте, что на поезде, правда, в первом случае — несколько часов, во втором — несколько дней. Вова очень обрадовался, оформил им обеим разрешение начальства военного городка, застолбил им комнату в общаге, в которой он сам жил, но на время пребывания дорогих гостий, перебирался к одному из сослуживцев, такому же, как он парню-офицеру, прибывшему туда после института на службу-работу.

Они поехали поездом: почти 7 дней. Дорога оказалась потрясающей красоты: Уральские горы, вдоль реки Чусовой, самые что ни на есть исторические сибирские города, окаём южного берега Байкала, сибирские леса — если обо всём этом просто написать путевые заметки, то они составят целый толстый путевой дневник! Они вышли на станции, которую им назвал Вова (немного не доезжая до Владивостока), и, хотя поезд немного опоздал от расписания, но Вова их там всё равно ждал и повёз в военный городок на данной ему машине, старой легковой развалюхе, однако доехали нормально.

На въезде в городок их документы долго проверяли. Они прожили там ровно неделю, как и было указано в их допусках, обратные билеты, тоже на поезд, но уже из Владивостока, у них были куплены ещё дома. Жили они в небольшой, но только для них двоих комнате большого общежития. Комната была почти голая, очень холодная, а уже наступил октябрь, но топили очень хило, видимо, готовились по-настоящему обогревать комнаты с приходом ядрёной сибирской зимы, но — ладно. Обстановка была по принципу «ничего лишнего, только самое необходимое»: две простые солдатские койки с двумя одеялами каждая, простой стол, такой же простой одёжный шкаф, три стула — всё. Кухня и бытовые удобства были общими и находились в конце длинного коридора, что никак не испугало ни Таню, ни Вовину маму, как ни странно. Ах, да, ещё в комнате был холодильник, и Вова специально забил его заранее купленными продуктами. Был ещё электрический чайник, так что чай можно было попить в комнате. Вова жил в другой комнате, вдвоём со своим сослуживцем.

В первый же вечер, как мама Валя и Таня прибыли (а приехали они уже совсем ввечеру), Вова заранее накрыл для них праздничный стол, как умел, но видно было, что очень старался и получилось очень торжественно, потом позвал в гости несколько сослуживцев, чтобы познакомить их с мамой и двоюродной сестрой. Все ребята были офицерами, все — со свободным владением разными восточными языками: вьетнамским, кхмерским, японским, китайским (разные наречия), корейским, тайским. Все, кроме Вовы, были из военных семей, все, кроме Вовы, имели очень высокопоставленных отцов, все прибыли сюда на работу исключительно по собственной воле, хотя отцы могли каждого из них запросто пристроить на самых