Одно воспоминание потянуло за собой другое – Ора, её тихая смерть, сброс Алаойша… Лишь усилием воли Фог заставила себя не думать об этом.

– Почему нет, – философски пожал плечами рыжий, и в глазах у него – впервые за последние несколько часов! – промелькнула искра настоящего веселья. – А тормозить твой сундук не собирается?

– Должен, – неуверенно предположила Фог и, приглядевшись, охнула: – В сторону! В сторону от окна, быстро!

…противоположную стену сундук, конечно, не пробил, но слугам пришлось искать другую бадью и заново наполнять её водой.

Когда все посторонние удалились, Фогарта проверила запасы воды и питья, очистила воздух в комнате и запечатала её морт, вмуровав по углам четыре капсулы с мирцитом. Затем приказала Иалламу раздеться – он хмыкнул, но послушался – и лечь на покрывало. После этого надела окулюс, подрегулировала колёсиком чёткость – и развеяла сферу вокруг «зерна» болезни.

Следующие два дня превратились в кошмар безысходности.

Растревоженное чужеродной морт, «зерно» росло стремительнее, чем лекари описывали это в своих дневниках. Через четыре часа у Иаллама началась лихорадка. Его постоянно терзала жажда, а покрывала намокали от пота быстре, чем Фог успевала их высушивать и очищать. От окулюса у неё заболела голова, но искать целебные снадобья Дёрана на дне сундука было некогда.

Как выяснилось почти сразу, «зерно» не было чистым сгустком морт – его сердечником оказалась капля неизвестной жидкости, летучей и весьма едкой. По свойствам она слегка напоминала эфиры, но явно была преобразована волей киморта. В спящем состоянии оболочка из морт сковывала жидкость. Когда же «зерно» пробуждалось, то капля-носитель растворялась в крови заражённого и начинала медленно вытеснять из тела все жидкости, заменяя их разреженной морт. Когда изменения становились близки к необратимой стадии, жидкость, понукаемая заложенным в морт стремлением, скапливалась в глазницах – сначала в обеих, затем собиралась уже в одной… Морт постепенно стягивалась обратно, и тело высыхало. Жертва «болезни» превращалась в живую мумию.

И «зерно» отправлялось искать следующую жертву.

Пока длились приступы лихорадки, Иаллам ещё держался стойко – отвечал на вопросы о самочувствии подробно и ясно, даже шутить пытался. Но затем у него начались боли; жидкость выходила из тела слишком быстро, и мышцы не успевали приспосабливаться. Фог внимательно наблюдала за процессом и запоминала всё в мельчайших подробностях, как могут только киморты.

«Лишь бы не упустить точку невозвращения… лишь бы не упустить…»

К следующему полудню Иаллам, исхудавший едва ли не до костей, сломался. Он то стонал в полузабытьи, то хватал Фог за полы одежды и просил сбивчивым, хриплым шёпотом:

– Прекрати это… пожалуйста, прекрати… я не хочу умирать, вынь это из меня… оно жрёт меня изнутри, я чувствую!.. Прошу тебя, прекрати…

Фогарта поила его прохладной водой, гладила по слипшимся волосам и просила потерпеть. Один раз он попытался ударить её ножом, спрятанным под ложем, но промахнулся.

Себя он в тот момент уже не помнил.

…когда глаза Иаллама стали темнеть, Фогарта с облегчением выдохнула – и одним движением уничтожила и вредоносную морт, и каплю-сердцевину. Рыжий после этого ещё метался в полубреду некоторое время, а потом затих. У Фог ушло ещё почти два часа на то, чтобы восстановить его тело и баланс жидкостей, насколько это позволяли её умения киморта. Когда дыхание Иаллама выровнялось, она завернулась в край покрывала и уснула – на том же ложе, и во сне продолжая касаться чужой руки.

Когда Фогарта пробудилась, за окном разгорался очередной рассвет. Иаллам, полностью одетый и спокойный, сидел на краю ложа и перечитывал записи лекарей. Он был худ и бледен, однако больным уже не выглядел.

– Проснулась? – хрипло спросил он и поморщился – в горле у него, видимо, всё ещё першило. – Сколько времени прошло? Мне кажется, что с десятидневье, не меньше.

Фог села, нервно кутаясь в пропахшие чужим потом одеяла, и мысленно потянулась к мирцитовым капсулам.

– Два дня, – ответила она, прикинув скорость расходования энергии. – Наверное, я всего несколько часов проспала… Ты сам-то давно встал?

– Небо ещё тёмное было, – вздохнул Иаллам и отложил записи, всё ещё не глядя на Фогарту. – Ты узнала, что хотела?

– Почти всё, – неохотно уточнила Фог. – Мне повезло, на самом деле. Я слышала о таких «зёрнах» от своего учителя. В юности он много путешествовал по югу, потому что интересовался Пятидневной войной… Это не болезнь, Иаллам. Это оружие.

Рыжий задумчиво ковырнул ногтем переплёт тетради.

– Что-то я раньше о таком оружии не слышал.

– Причина простая – оно не слишком действенное, – пожала плечами Фогарта. – Если киморт озаботится хотя бы несложной защитой и не заразится сам, то с «зерном» он справится легко, ведь в обычных условиях развивается оно крайне медленно. А при появлении любой новой болезни в первую очередь кого зовут? Киморта.

– В пустыню киморты почти не заглядывают, – невесело усмехнулся Иаллам. – Я за шесть лет только тебя одну и встретил. Хотя, говорят, в Кашиме время от времени появляются на рынке рабов одурманенные мальчики и девочки с талантом.

Фог содрогнулась от омерзения:

– Возможно. Только одурманенный киморт не может обращаться с морт – а значит, он становится просто редкой игрушкой…

– Тогда – тем более, – вздохнул рыжий. – Здесь, на юге, такая эпидемия может выкосить целый город, а то и несколько.