– О боже! Да сделает кто-нибудь для этой женщины горячую ванну, наконец?! – заревел Гай. – Она же насквозь промерзла!

– Вы уже наделали столько шума, что можно разбудить целую армию, милорд, – спокойно заметила Джоанна. – Для того, чтобы вода нагрелась, требуется время. Не угодно ли вам отправиться в свои апартаменты и заняться тем же, чем вы советуете заняться мне? Вы тоже промокли насквозь.

Гай ответил ей долгим загадочным взглядом.

– Что ж, хорошо, – сказал он. – Коль скоро очевидно, что в моей помощи здесь не нуждаются, я, пожалуй, и правда пойду.

Джоанна повернулась к нему. Удивительно, но от одного присутствия Гая ей становилось веселее и хотелось выкинуть какой-нибудь номер. Это настораживало.

– Большое спасибо за заботу, – сказала она, чувствуя, что плечи начинают подозрительно подрагивать. – Но, честное слово, Гай, ты и так уже сделал для меня много хорошего. Пора и собой заняться. Пожалуйста.

– Как скажете, – услышала она в ответ.

– Боже мой, – заговорила Маргарет, когда Гривз ушел, – он выглядит таким огорченным. Что это вам двоим взбрело в голову ускакать в такую бурю?

– Когда я выходила из дома, никакой бури не было, – сказала Джоанна, борясь с постепенно усиливающейся головной болью. – Мы случайно встретились на одном из полей и поехали посмотреть на вишневые деревья. А вот там… Ни с того ни с сего поднялся страшный ветер… И снег. А потом… – Джоанна остановилась на полуслове, не в силах более говорить от вновь нахлынувших воспоминаний, и расплакалась.

– Успокойся, дорогая, ты дома. Все уже позади. – Маргарет, в которой текла шотландская кровь, по натуре была душевной и весьма жалостливой. Она присела на диван, обняла Джоанну и принялась качать ее, будто ребенка. – Билл мне все рассказал, да. Это, наверное, был самый ужасный день для тебя, и для его светлости тоже. Вы и представить не можете, как мы рады, что вы оба вернулись домой.

– О, Маргарет, как же холодно было, и я так испугалась! – всхлипывая, стала рассказывать Джоанна. – Я не знала, куда делся Гай… Я ничего не видела и не слышала… Ничего… Я думала, что умру.

– Да, эти зимние бури бывают такими ужасными, – сказала Маргарет. – Билл тоже попадал в подобные переделки, и мистер Тумсби.

– Гай пытался спасти нас обоих и делал все возможное, чтобы мы благополучно добрались до дома, – продолжила Джоанна.

Ловкие руки Маргарет начали стягивать с нее все еще мокрый лифчик, и Джоанна задрожала, вновь почувствовав холод.

– Конечно, он пытался, делал все возможное, – ворковала Маргарет. – Ставь сюда эту лохань, Шелли, – сказала она совсем другим, строгим тоном. – Быстрее! Бедная девочка аж посинела от холода. Где вода?

– Диксон этим занимается. Он ставит ведра около двери. Я в один момент наполню эту лохань, – отрапортовала Шелли, устанавливая тяжелую медную ванну напротив камина. – Как она? Поправляется? – спросила она почти шепотом.

– Естественно. Ее сиятельство немного слаба, только и всего. Давай же, Шелли, двигайся!

– Одно мгновение, мэм! – крикнула та, выскакивая из комнаты.

Маргарет помогла Джоанне сесть в ванну и осторожно, будто ребенка, обливала ее теплой водой, а потом уложила в постель и заставила выпить чашку бульона.

Это было последнее, что запомнила Джоанна.

Гай встал, распрямляя затекшую спину, подошел к окну и посмотрел на улицу. Снегопад продолжался, но Гай практически не видел этого. Доктор сказал, что должен миновать кризис и только после этого можно будет сказать, начнут ли силы Джоанны восстанавливаться или болезнь победит ее.

Резко развернувшись, Гривз вернулся к постели больной и потер усталые покрасневшие глаза. Он не мог потерять ее.

Гай сел на стул, взял горячую руку Джоанны и осторожно сжал тонкие пальцы.

– Джоанна, милая, очнись. Майлз скучает по тебе, все в доме извелись – ходят как в воду опущенные, разговаривают только шепотом, у половины слуг не просыхают слезы. Никто не может толком ничего делать, в том числе и я.

Джоанна пошевелилась и что-то пробормотала сквозь прерывистое дыхание. Но что именно, разобрать было невозможно. Впрочем, это не удивило Гая. Джоанна уже четыре дня и четыре ночи не приходила в сознание и бредила. Гай знал это наверняка – он практически не отходил от ее постели с той минуты, когда прибежал сюда, услышав тревожный крик Маргарет.

Гай вновь ощутил острое чувство вины и уронил голову в ладони. Как ни крути, а это из-за него Джоанна мечется сейчас между жизнью и смертью. Ведь сама бы она не поскакала в вишневый сад, а значит, спокойно добралась бы домой до начала этой проклятой метели. Да, винить он должен только себя и больше никого.

– Папа?

Гай поднял голову и увидел Майлза, стоящего в дверях спальни с бумажным листом в руках. Возле его ног сидел Боско.

Гай устало улыбнулся сыну и протянул руку.

– Входи, Майлз.

Мальчик быстро подошел, уткнулся в его бедро и положил ладошку на руку Джоанны.

– Джоджо лучше? – спросил он, поднимая на отца огромные карие глаза.

– Пока нет, – сказал Гай, обнимая его за талию. – Нам следует вести себя тихо, – добавил он и поцеловал сына в затылок.

– Она все еще очень горячая, папа, – печально произнес Майлз. – Наверное, тебе надо выжимать на нее больше воды.

– Уэнди сейчас принесет новый тазик, – сказал Гай. – А что это у тебя?

– Картинка для Джоджо, – ответил мальчик. – Думаю, ей будет приятно посмотреть, когда она проснется.

– А можно мне взглянуть? – попросил Гай.

Майлз кивнул и протянул лист.

У Гривза мелькнула мысль, что во всем случившемся был один позитивный момент – это его отношения с сыном. Объединенные заботой о Джоанне, они оба старались как можно чаще находиться у ее постели. Причем Майлз проявлял при этом удивительное спокойствие и терпение, по крайней мере в гораздо большей степени, чем его отец.

Гай не мог нарадоваться, наблюдая за тем, как быстро Майлз вновь становится нормальным ребенком. Собственно, он уже стал таким же, как раньше. Хотя не совсем – исчезли нервозность и раздражительность, постоянно проявлявшиеся в нем при жизни матери. Собственно, Майлз был ярким примером благотворного воздействия Джоанны. Глядя на него, становилось понятно: многого можно добиться, отдавая людям душу и сердце и ничего не требуя взамен.

Горло свела неприятная судорога. Лорд зажмурился и прикрыл глаза рукой.

– Папа, ты не сможешь ничего увидеть, если не будешь смотреть, – сказал Майлз, прикоснувшись к его лицу.

Гай усилием воли взял себя в руки и внимательно рассмотрел рисунок, но понять, что на нем изображено, как ни старался, не мог. Джоанна говорила, что Майлз нарисовал уже сотни «картин» и что рисование очень положительно сказывается на его внутреннем состоянии. Гай видел работу сына впервые и не понимал даже, на что смотреть. Рисунок сплошь состоял из белых и бледно розовых завитков, с вкраплениями более мелких завитушек лилового и голубого цвета и большим желтым пятном округлой формы в верхней части листа.