глаза, мы делились тем, о чем никому никогда не рассказывали. Ближе к рассвету мы посетили один из ресторанов, людей внутри здания практически не было. Мы вкусно поели под легкую музыку и поехали домой. Десертом этого дня был секс, от которого я кричала и думала, сойду с ума от чувственного удовольствия. Когда рассвело, я уставшая и довольная лежала на груди Гаррета и сонно рисовала вокруг его соска зигзаги и круги. Именно в тот момент я подумала, что Гаррет действительно мой муж, а я его жена. Никого другого на его месте я и представить не могла.

Я уснула, понимая, что сегодня через девять часов будет один из самых сложных дней для Гаррета. Да и для всех, кто будет участвовать в слушание дела, которое окажется не чем иным, как спектаклем для столичных жителей. Но Гаррет был уверен в победе и совсем не переживал. Он знал, что его свидетели точно перевесят свидетелей Рихана. Тем более Рихан находился в раздрае. Корпорация на свободе, Дельгадо мертв, и он унес с собой в могилу рецепт бессмертия, Сектор Синт развален, заводов и блюстителей там нет. Все было против президента Рихана.

Но ведь каждая зажатая в угол змея, становится в разы опаснее и коварнее.

21. Подготовка

Здание суда на удивление находилось не в Центре Столицы, как ожидала Рэйвен. Каменное сооружение располагалось в семи километров от особняка, в котором Гаррет и Рэйвен объявили о прошедшей свадьбе и принимали гостей. Здание суда оказалось величественным, высота достигала пяти этажей, хотя внутри их было всего три. На первом этаже преобладали светлые и золотые тона, потолки были высоченными, стоило поднять взгляд вверх, как голова тут же начинала кружиться. Это здание суда кардинально отличалось от того, в каком судили Рэйвен на Синте. Сейчас она сидела на одном из семи балконов и смотрела на невысокий помост в конце зала, там стояли трибуны, за ними пока никого не было, но вскоре там окажутся оба президента и судья. Они будут вызывать свидетелей, те должны будут сесть слева за прозрачный стол, принести клятву верности Столице, поцеловать руку судье и начать давать показания.

Со стороны Гаррета было выдвинуто сто тринадцать свидетелей. Со стороны Рихана семеро. Казалось, что Гаррет зажимает Рихана только количеством выступающих.

Но пока этого не произошло. Суда и вердикта еще не было, а значит мысли оставались только мыслями и предположениями.

Рэйвен сидела рядом с Диего, кроме них на этом балконе больше никого не было. Рэйвен продолжала разглядывать здание изнутри. Она нервно ерзала на кресле, все казалось каким-то нереальным. Сейчас, впервые за долгое время Рэйвен не находилась в гуще событий, а наблюдала за всем со стороны.

– Не нервничай. – Голос Диего неожиданно ворвался в мысли Рэйвен, она вздрогнула и кивнула.

Она – первая леди Столицы, не должна выглядеть, как побитый жизнью мусорный пакет. Рэйвен вскинула подбородок, величественно, как ей это казалось, сложила ладони на коленях и устремила взгляд только на место, где вскоре должен был появиться ее муж. Она верила, что у Гаррета все получится. Не могло быть иначе.

Тем временем Хант и Чейз находились среди свидетелей со стороны Гаррета Уорда. Они были на втором этаже и практически полностью его занимали. Чейз пребывал в пессимистичных мыслях. Он понимал, что вскоре после суда уедет из Столицы навсегда. Чейз столько лет, с подросткового возраста мечтал увидеть заморские города, понять уклад жизни тех людей, изменить законы и устои столичных. Ему никогда не нравилась Столица, хотя он был сыном первого наследника. Незаконнорожденным, но все же у него были привилегии, которых не было у других. И все же, Чейз никогда не любил Столицу, он считал, что должен был родиться в любом другом месте, но не здесь.

Рядом с Чейзом сидел Хант, он нервничал. Нервы натягивались и пытались порваться. Он и забыл, что такое страх за кого-то. А сейчас он смотрел на экран планшета и наблюдал за синей точкой, которая двигалась в сторону Столицы. Это точка была машиной, в которое перемещалась его младшая сестра. Единственный человек, о котором Хант переживал и думал дольше десяти секунд. Верона не была его родной сестрой, хотя все, кто жил в его Секторе, думали именно так. У них была разница в пять лет. Верона была единственной, кого он любил, но именно ее и не смог спасти от ублюдка – их так называемого отчима. Хант не отрывал взгляда от точки и гадал, какой же будет их встреча с Вероной? Он предполагал, что сначала она ему вержет, а потом обнимет. Или наоборот. Хант пытался отступить от мыслей о встрече, он должен был выступить вторым на заседании суда, и Ханту действительно было что сказать Столице об их драгоценном президенте Рихане.

Дальше на стульях сидела донна, рядом с ней находилось три ребенка. Их отмыли и нарядили так, чтобы они вызвали у столичных жителей только умиление, а потом они расскажут свои истории, и те будут ужасны, но дети понимали, они должны вспомнить былое, чтобы будущее оказалось куда лучшим, чем они ожидали ранее, до знакомства с мистером Уордом. Сама же донна наблюдала за людьми, было понятно, что свидетели со стороны Гаррета были разношерстными. На втором этаже сидели и городские жители, и выживальщики Секторов, заключенные Ристалища, жители Подполья Империи и Центра Столицы.

Здесь были все, и они надеялись на Гаррета Уорда, человека из прошлого, президента корпорации.

На третьем этаже были размещены свидетели Рихана. Всего семь человек, которые находились под пристальным наблюдением двух блюстителей. Велас был одним из свидетелей, он то и дело посматривал на оружие в руках законников, он не верил, что после заседания его оставят в живых. Велас готовил себе пути отступления. Он намеревался сбежать, но не понимал, куда именно будет держать путь.

Тем временем в зал суда стекались люди и занимали места. Все шло своим чередом, но в воздухе висело напряжение, которое можно было резать ножом. Практически каждый из находящихся внутри здания суда чувствовал это на своей шкуре, но они даже не думали о том, что их ожидало на самом деле.

Примерно в это же время, на другом краю Столицы, сестра донны неожиданно громко завопила, да так, что каждый услышавший ее желал заткнуть уши и никогда больше не слышать столь жалобного вопля. Если бы это был какой-то другой член Подполья, то, возможно, ее крик так и