Пришедшая девчонка, которую сопровождали двое молодых парней с винтовками, – бойцы истребительного батальона из местных большевицких фанатиков, рассказу отца сразу поверила, хотя попросила у Лемке показать ей удостоверение. Манштейн было испугался, но девушка с таким почтением взяла красную книжицу, мельком посмотрела в нее и передала парням. Те с нескрываемым восторгом также взглянули на удостоверение и тут же отдали его самозваному «капитану», который почему-то носил в петлицах три «шпалы». Затем все трое молодых людей достали комсомольские билеты с вложенным в них листком назначения бойцом истребительного батальона – а вот Лемке смотрел их дотошно, попеняв смутившемуся парню на то, что тот забыл уплатить какие-то взносы.

Эрих мало что понял из бессвязных слов оправданий, но отметил, что все русские очень странные – то с маниакальной подозрительностью всегда требуют от всех документы, но при этом доверчиво относятся к их проверке. Судя по всему, их больше интересует наличие документа, чем то, что в нем написано. А вот на самого генерала смотрели боязливо и с восторгом – как понял Эрих, Лемке намекнул комсомольцам, что член ЦК партии латвийских коммунистов будет шпионить в Риге за немцами и начнет кого-то собирать в каком-то подполье. Правда, зачем лезть ему в подвал, Манштейн не понял, но вот парни посмотрели на него как на героя античных времен и тут же отбыли – у них был неподалеку дом, и они хотели повидать родителей.

Сейчас Эрих изображал из себя старого и больного человека, который устал и прилег на кровать набраться сил для перехода линии фронта через местные топи, с дальнейшей прогулкой по вражеским тылам. И внимательно слушал рассказ девчонки, который становился все занимательнее, пробуждая интерес каждым произнесенным словом.

– Никогда эта гать через топи такой оживленной не была. Вначале июля длинная колонна автомашин и танков прошла, неподалеку от реки на наши броневики нарвались, те в засаде стояли, бой страшный был. Два фашистских танка подбили, еще одну бронемашину, почти сорок немцев перебили, их там сразу и похоронили, березовые кресты установив. Говорят, там еще генерала пленили, что фашистами командовал, его на лодке в Остров переправили. Наш командир видел старика в мундире, связанного, с кляпом во рту.

Манштейн от воспоминаний чуть не застонал, но сдержался – такого унижения он не испытывал ни разу в жизни. Вынужден был «ходить» под себя, русские варвары не испытывали к нему никакого уважения. Правда, потом разрешили помыться и постирать одежду, как раз перед разговором с этим сумасшедшим на первый взгляд, командующим 11‐й советской армией, что не совсем и безумным оказался – генералом Гловацким.

– Танки с наш Т‐26, но четыре больших катка с каждой стороны, пушка в 37 миллиметров, гильзы потом от нее нашли. Танкисты в черной форме, в петлицах у каждого черепа скалятся. Мы их кресты посбивали и табличку навесили, а на ней написали…

Манштейн знал это слово от Лемке – так в русских тюрьмах называют мужчин, которых используют как женщин. Мужеложство в Германии под запретом, нарушителей закона ждет концлагерь – а в России оно в тюрьмах процветает – что у них за нравы?!

– Неделю назад от Острова другая дивизия пошла, мы подумали, что танковая – у солдат в петлицах тоже черепа, чуть иные. Попробовали брать «языка», да где там – сторожкие, стреляют сразу. Ну, мы их тоже по дороге много раз обстреливали, засады устраивали. Машин у них много, броневики есть, а вот танков не видели. Их наша авиация здорово бомбила, автомобилей сгорело множество, могил прибавилось – они своих сразу закапывают. Эти под Пушкинские Горы вышли, даже на тот берег переправились, но их оттуда вышибли наши, слышала, что «гловатцы»!

Манштейн навострил уши – речь шла о ваффен СС, не мог ошибиться. Именно в его корпусе была моторизованная дивизия «Мертвая голова», у нее действительно не имелось танков. И про «гловатцев» уже слышал – так себя называли солдаты трех дивизий, что обороняли Псковский укрепрайон с первых дней июля. И тут же сделал в памяти зарубку – значит, большевики одну из своих лучших дивизий перебросили к Пушкинским Горам, где его 8‐я танковая дивизия уже перебросила через реку понтонный мост. Надо было тогда переправляться, а их вместо этого погнали на Псков. Фон Лееб ошибся – прорвать оборону красных, судя по всему, не удалось, а его самого в плен захватили русские партизаны.

– И вот уже два дня снова идут на юг колонны – мы своим глазам не поверили! Танки с четырьмя катками, машины и пушки. Значки нарисованы те же самые, у всех одни. Только вот танков много меньше – с катками шесть десятков насчитали, но есть и другие – не больше полусотни. А танкисты с черепами усталые, постоянно ругаются. Солдаты плюют на дорогу, угрюмые, усталые какие-то!

Манштейн застонал, с трудом перевернулся на бок, отчаянно прикусил зубами подушку. Как никто он понимал своих солдат – совершить по топям трудный марш, провести трудные, но безуспешные бои под Псковом, и вот теперь обратная дорога к Пушкинским Горам, где они уже были три недели назад. Напрасно потерянное время усугублено потерями – в 8‐й дивизии уже меньше половины танков, с которыми она вошла в Россию. Это не Гловацкий сошел с ума, это бездарности фон Лееб и Гепнер губят панцерваффе своими безумными приказами! Какие они глупцы!

…Он видел дорогу, несомненно, ту самую, на которой попал в засаду, организованную большевиками. И вот место – сгоревшие русские броневики Манштейн узнал сразу, но вот от сцены побоища впал в какой-то столбняк – таких чудовищных потерь просто не могло быть, но они на самом деле были!

– Это все, господа, я довел вас до места! Прощайте, генерал, удачи вам желать не буду, я все же русский офицер! Разрешите сказать вам несколько слов наедине, господин подполковник?!

Русецкий и Лемке отошли чуть в сторону, хотя заговорили негромко, но Манштейн различал каждое слово.

– Федор Карлович, я ненавижу большевиков не меньше вас, но воевать против них сейчас не буду! Враг пришел на нашу землю, а они ее защищают! Я понимаю вас, вы немец, сделали свой выбор! Я русский – это мое решение, правильно оно или нет, покажет время! Свой долг я вам вернул, теперь мы с вами в расчете! Прощайте! Честь имею!

Русецкий повернулся и пошел в глубь леса, расправив плечи. Манштейн прикоснулся к рукояти «браунинга», но его запястье стальной хваткой взяли пальцы подошедшего Лемке.

– Не стоит пытаться, господин генерал, – тихо произнес подполковник. – Он брал императорский приз перед войной, выстрелит в вас гораздо раньше и намного точнее. Просто услышит, поверьте мне. Давайте уйдем к дороге.

– Пойдемте. А о каком долге он вам говорил?

– Старая история… Однажды я спас его с другом от красных, теперь он меня и вас от них же. Так что мы в расчете…

– Он будет воевать против нас, я правильно понял?

– Не знаю. – Лемке чисто по-русски пожал плечами. – Возможно, если война придет в его дом. Тогда это станет и его война.

– А вы, как я понял, желаете послужить империи еще раз, только уже германской?!

– Так точно, господин генерал! Это моя историческая родина, а Россия таковой перестала быть, как только власть в ней перешла к большевикам. Я бы воевал против, как в прошлую войну, но у нас нет императора. Но зато есть сейчас Германия! У меня даже есть памятный орден от старого кайзера Вильгельма, получил за смотр в 1913 году – он был шефом нашего полка!