правду? Да еще и согласиться на то, чтобы камни назвали в его честь?

Голова у меня пошла кру́гом. А Кинн снова заговорил:

– Так получилось, что моя мама знала похитителя, именно поэтому ее и отправили следом, в Зеннон. Но она потратила долгие годы, чтобы выяснить, где прячут камни, – ведь правду о них тщательно скрывали. В это время она встретила моего отца, который к тому моменту овдовел и остался со мной на руках. Они поженились. Я… – он замялся, – я не помню свою родную маму. Когда отец женился второй раз, мне было всего полтора года. И для меня мамой стала его вторая жена. – Кинн немного помолчал. – Я так понимаю, мама хотела завершить миссию сама, но отец в последний момент решил ей помочь.

Несколько минут мы молчали. В голове у меня теснилось столько мыслей, что крики Теней почти стихли. Наконец я осторожно спросила:

– Как же им это удалось – покинуть Зеннон с камнем?

Кинн пожал плечами.

– Не знаю. Когда я проснулся на следующий день, родителей уже не было – они вышли с караваном из Зеннона ранним утром. Весь день я был как на иголках. А после обеда к нам нагрянули Каратели. – Его лицо помрачнело. – Они перевернули всё вверх дном. Допросили всех слуг, моего гувернера, потом меня. Спрашивали о родителях, об их работе в Музее, о том, где они остановятся в Альвионе. Но меня довольно быстро оставили в покое – решили, что ребенок не может знать ничего существенного.

Он хмуро улыбнулся, но улыбка его быстро погасла.

– А на следующий день стало известно, что тот караван поглотили Тени.

Меня обдало стылым ужасом. Тени взвыли пронзительно, остро.

Кинн слегка сгорбился.

– Мне было семь, но я до сих пор помню лицо, с каким он рассказал мне об этом.

Я едва слышно спросила:

– Кто?

Кинн ответил опустошенным голосом:

– Утешитель Йенар. Он принес свои соболезнования и объявил, что берет опекунство надо мной. Наш дом перешел в собственность города, а я переехал в дом Утешителя. Мне позволили взять с собой только карту – после того как убедились, что там нет никаких зашифрованных посланий. – Он закрыл глаза, голос его зазвучал тяжело, глухо: – Как я ненавидел тот дом. Его запахи, его звуки. Но больше всего я ненавидел своего опекуна. Единственное, что позволяло мне всё выдержать, – это моя тайна. Моя настоящая тайна.

Кинн посмотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде сверкнуло торжество.

– Каратели тщательно обыскали тот караван, но камня – эрендина – так и не нашли. Поэтому я не только верил, что мои родители живы, – я знал, где эрендин может быть на самом деле.

Я опешила.

– Ты знал? Откуда?

– Прощаясь со мной, отец сунул мне в руку записку. Когда родители ушли, я ее прочитал. В ней были координаты с припиской, что там будут эрендин и камни для светового щита. А в конце – «Запомни и сожги».

– Но… разве твои родители не собирались отнести камень в Альвион?

Кинн кивнул.

– Да, но, скорее всего, они знали, что за ними будет погоня, поэтому вряд ли намеревались плестись вместе с торговцами по Узорной дороге, где их легко можно было догнать. Я подслушал разговор Утешителя с Карателями: на месте гибели каравана нашли только сундуки с их вещами. Установить, были там родители, когда Тени прорвали щит, или нет, оказалось невозможно. Официально было объявлено, что мои родители погибли, но Утешитель подозревал, что им удалось скрыться вместе с эрендином.

Всё это звучало невероятно.

– А что с запиской? Зачем твой отец дал ее тебе? Ты же был всего лишь ребенком.

– Он сказал, что я всегда могу обратиться за помощью к дяде Нерту, его другу из Музея. Думаю, отец хотел, чтобы я рассказал о записке именно ему. Не знаю, какой у родителей был план; возможно, отец хотел так подстраховаться. Но в любом случае поговорить мне с дядей Нертом не удалось. Меня никуда не выпускали из дома и не давали общаться ни с кем посторонним, а потом я услышал, что дядю Нерта задержали и обвинили в намеренной порче музейных экспонатов. Он был… одним из первых, кого изгнали.

Кинн неподвижно уставился в противоположную стену. Тени вскричали с раздирающей душу злобой, и я сжала край накидки руками.

– А ты… ты не думал рассказать о записке кому-нибудь другому?

Он медленно покачал головой.

– Я лишился родителей, лишился дома… Я не знал, кому можно доверять, у кого просить совета. Все наши слуги, мой гувернер – Утешитель их всех уволил. Родственников в Зенноне у нас не было – моя родная мать была из Аира, а родня отца и его второй жены, те, кто остался, жили в Альвионе. А потом, когда скандал с эрендином набрал обороты и Зеннон прекратил общение с Альвионом, я вдруг в какой-то момент осознал: родители забрали эрендин, но на зеннонский световой щит это никак не повлияло – Зеннон спал всё так же спокойно. И я спросил себя: почему же Зеннон не отдал братскому городу один камень, если это ему ничего не стоило?

Я нахмурилась. А ведь правда, кража эрендина никак не сказалась на безопасности Зеннона…

Кинн сжал ладонь в кулак.

– Жадность. Думаю, всё дело в ней. Мало того, что Зеннон скрыл камни, – наверняка он просил за эрендин больше, чем Альвион мог себе позволить. Когда я это понял, дал себе слово, что ни за что не отдам камень тем, кто ставит деньги выше человеческих жизней. И тогда же решил, что сам заберу камень из тайника и отнесу в Альвион.

Ошеломленная словами Кинна, я молча посмотрела на него. Так вот ради какого дела он покинул Зеннон! Вот ради чего ему пришлось пройти через изгнание… Неожиданно для себя я спросила:

– Почему ты не взял меня с собой?

Кинн удивленно вскинул брови.

– Я не был уверен, что камни действительно в тайнике. А если бы их там не оказалось… – Он отвел взгляд. – И хорошо, что тебя со мной не было. Те координаты в записке указывали на Волчий лог – заброшенное местечко в Черном лесу. Раньше туда ездили охотники – там есть домик егеря и несколько гостевых. Но, как оказалось, пару лет назад Волчий лог облюбовали Волки, что весьма символично. Мне бы пришлось плохо, если бы не татуировка.

– Откуда она вообще у тебя? Ведь ты же не отступник.

Кинн чуть повернулся и коснулся левой рукой татуировки на шее, а в его