18 марта несколько бомбометателей во главе с самим Савинковым поджидали Плеве на дороге между набережной Фонтанки и Невой. Но Плеве в сопровождении конной охраны промчался как вихрь, так что метальщики не успели вытащить из схронов свои громоздкие бомбы.

25 марта бомбометатели с отчаянностью обреченных пошли со своими бомбами прямо к департаменту полиции, где пребывал в это время Плеве, но подобраться к карете не смогли.

1 апреля покушение сорвалось потому, что ближайший друг Савинкова Алексей Покотилов, готовя бомбы, сам погиб от взрыва. У бомб был недостаток – их требовалось каждый раз снаряжать заново. Они имели химический запал: оснащались двумя крестообразными стеклянными трубками. Зажигатели, детонаторы. Серная кислота в стеклянных баллонах. С надетыми свинцовыми грузилами; они при падении снаряда в любом положении ломали стеклянные трубки, серная кислота воспламеняла смесь бертолетовой соли с сахаром, взрывалась гремучая ртуть, а потом и динамит…

8 июля метальщики опять не смогли перехватить министра, потому что он каждый раз, отправляясь с докладом к Николаю II, выбирал разные дороги.

Наконец, 15 июля…

Расставив всех метальщиков, Савинков вышел на Измайловский проспект. Уже по внешнему виду улицы он догадался, что Плеве сейчас проедет, приставы и городовые застыли в напряженном ожидании. Маячили на углах филеры. Вот один городовой, во фронт – второй…

В тот же момент через Обводной канал пошел Егор Сазонов в щегольской железнодорожной форме – центральный метальщик, но были и боковые и запасные. За честь быть главным метальщиком спорили до хрипоты. Накануне выиграл Сазонов. Сейчас он шел, высоко подняв голову и держа на согнутой руке, у плеча, изготовленный снаряд. Уже слышалась крупная рысь… вороные… лакеи… конная стража!.. Секунды тянулись неимоверно долго.

Вдруг в цокот копыт, в грохот колес ворвался тяжелый и грузный звук, будто чугунным молотом ударили по чугунной плите. Задребезжали в окрестных домах вылетевшие стекла. От земли узкой воронкой взвился столб серо-желтого, по краям черного дыма. Расширяясь, столб этот на высоте пятого этажа затопил всю улицу. В дыму промелькнули какие-то обломки…

Когда Савинков подбежал, дым уже начал рассеиваться. Нестерпимо пахло гарью. Шагах в четырех от тротуара, прямо на обожженной мостовой, рядом с изуродованным трупом Плеве лежал Сазонов. По лбу и щекам текли струйки крови. У живота расползалось темное кровавое пятно. Глаза были мутны и полузакрыты.

Но он почувствовал склонившегося над ним товарища:

– Уходи, генерал… Спасай остальных…

Да, надо было спасать, уводить, разгонять по городам остальных подельников. Без команды они не тронутся с места.

ЦК эсеров издал прокламацию:

«Плеве убит… С 15 июля вся Россия не устает повторять эти слова, два коротеньких слова… Кто разорил страну и залил ее потоками крови? Кто вернул нас к Средним векам с еврейским гетто, с кишиневской бойней, с разложившимся трупом святого Серафима?.. Кто душил финнов за то, что они финны, евреев за то, что они евреи, армян за Армению, поляков за Польшу? Кто стрелял в нас, голодных и безоружных, насиловал наших женщин, отнимал последнее достояние? Кто, наконец, в уплату по счетам дряхлеющего самодержавия послал умирать десятки тысяч сынов народа и опозорил страну ненужной войной с Японией? Кто? Все тот же неограниченный хозяин России, старик в расшитом золотом мундире, благословленный царем и проклятый народом…»

Много в этой прокламации было несправедливого. Но!.. Странное чувство не оставляло Столыпина. Министров отстреливали истинно как куропаток; Министерство внутренних дел опять опустело. Бедный Плеве!.. Он со всей своей напористостью тащил его из губернии в губернию и по собственной воле ходатайствовал пред царем. А между тем что у них было общего?.. Неистребимая любовь к России. Но это стало солдатской портянкой, которую наматывали под лакированные штиблеты самые отъявленные либералы, даже князья вроде Петра Долгорукова. Или сменившего Плеве Святополк-Мирского. Все слова, слова, пустые слова! Ничего из того, что Столыпин задумывал по крестьянскому землеустройству, даже начать не удавалось. Неукротимый старик при одном лишь упоминании «крестьянского вопроса» в гневе теребил пуговицы министерского вицмундира, пытаясь принять некую наполеоновскую позу. А после известия о стрельбе по губернатору кричал:

– Вам мало трех пуль? Вам нужна еще одна… либерал вы неисправимый!..

А между тем сам поддержал этого либерала. Свою полицейскую ущербность дополнял? Да и какой он либерал, Столыпин?! Просто было у него понимание, что без решения земельных споров крестьянскую Россию не утихомирить. Ни карательными отрядами, ни судами и виселицами. Кровь за кровь? Немного времени прошло, как в Саратове повесили несчастную белорусскую учительницу и ее дружков-студентов. Всего пару недель назад Плеве бомбой в клочья разнесли… бомбу метнули и под ноги «саратовскому вешателю»…

Было у Столыпина искреннее желание – через Витте, всесильного Витте, подвигнуть Николая II и полусонный Государственный совет к земельным реформам, чтобы загасить крестьянское пламя. И что же?..

Витте, казалось бы уже переставший защищать крестьянскую общину, выразил сожаление «о печальном инциденте», на открытый спор с Николаем II и Государственным советом не решился. Вроде бы о своих прошлых убеждениях каялся, вроде бы оправдывал свою нынешнюю нерешительность – но все равно:

– С административно-полицейской точки зрения община представляет больше удобства – легче пасти все стадо, нежели каждого члена стада в отдельности. Общинное владение землей было хорошо в тяжелый момент жизни – навалиться на ту или иную беду всем миром. Посягать на общину – значит посягать на своеобразный русский дух. Конечно, он поиссяк, да и дело идет к неизбежному индивидуализму. В развитии личной собственности, особливо крестьянской, мы запоздали. Отсюда и начавшаяся революция, к которой толкают связанных круговой порукой крестьян. Понимаю, все понимаю! Но время ли сейчас заниматься землеустройством?..

Как ни сдерживался губернатор Столыпин, но вынужден был ответить:

– Самое время, Сергей Юльевич. Не порушив губительную круговую поруку – не порушить и революцию. Это взгляд губернатора. Из самой горящей губернии. Переиначивая слова одного из моих предков, адъютанта Суворова, напомню вещие слова: «Промедление смерти подобно!» Революции шутить не любят…

– Да что вы все о революциях? Неужели в самом деле и у нас начнется?..

– Сергей Юльевич, уже началось!

– Не знаю, не знаю, Петр Аркадьевич… Видно, я стар становлюсь.

На том и разошлись. Дельного разговора не получилось даже с этим умным, прозорливым человеком. Отсюда и горькая мысль явилась у губернатора: «Витте умный и достаточно сильный, чтобы спасти Россию, которую, думаю, еще можно удержать на краю пропасти. Но боюсь, он этого не сделает, так как, насколько я его понял, думает больше всего о себе, а потом уж о Родине. Родина же требует служения настолько жертвенно-чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует работу…»