– Повышение в программе, – пробормотал Банко, – повышение…

Когда учащенное дыхание Кетнес постепенно выровнялось, Дуфф высвободился из ее объятий и повернулся к ночному столику.

– Что, Золушка, – прошептала она, – часы пробили двенадцать?

– Время пока есть, но опаздывать мне нельзя.

– Ты с тех пор, как пришел, смотрел на часы каждые полчаса. Тебе, похоже, тут вообще не нравится.

Дуфф повернулся к ней и запустил руку ей в волосы.

– Вовсе нет, красавица ты моя, когда я с тобой, то теряю счет времени, – и он чмокнул ее в губы.

Она тихо засмеялась.

– Прекращай плести всякую романтическую чушь, Ромео. Но я тут подумала кое-что.

– Уже страшно.

– Перестань. Я тут подумала, что я тебя люблю. И…

– Ух ты, еще страшнее.

– Сказала же, замолчи. И видеть тебя так, как сейчас, урывками, меня не устраивает. Я не хочу, чтобы ты постоянно куда-то улетучивался, словно сон, который еще и присниться толком не успел, а уже закончился.

– Милая, меня это все тоже не устраивает, но…

– Никаких «но», Дуфф. Ты все время обещаешь рассказать ей о нас с тобой, и потом всегда возникает это «но», ты откладываешь и откладываешь, говоришь, что это ради нее, ради детей, ради…

– Кетнес, я вынужден забыть о себе. Постарайся понять. У меня семья, а это значит…

– «…что на мне ответственность, от которой не убежишь», – раздраженно закончила она. – А ради меня ты на что готов? Когда ты уходишь от меня, тебя, похоже, совесть не мучает.

– Ты прекрасно знаешь, что это неправда. Но ты молода, у тебя есть выбор.

– Какой еще выбор? Что ты вообще несешь? Я тебя люблю, ты что, не понимаешь?

– Я просто хотел сказать, что прямо сейчас Мередит и дети зависят от меня. Подождем еще годик, дети подрастут, а тогда будет проще…

– Нет! – Кетнес ударила кулаком по одеялу. – Я хочу, чтобы ты ей сейчас же все рассказал, Дуфф. И еще, знаешь, сейчас ты впервые назвал ее по имени.

– Кетнес…

– Мередит. Какое красивое имя! Из-за этого имени я ей уже давно завидую.

– А к чему вдруг такая спешка?

– Недавно я словно прозрела. До меня дошло, что, если чего-то хочешь, не надо ждать, что кто-то исполнит все твои желания. Нужно быть жесткой, даже неоправданно жестокой, и сразу бить наотмашь. Поверь, мне нелегко требовать, чтобы ты жертвовал семьей и причинял страдания невинным, подобное мне вообще несвойственно.

– Да, Кетнес, на тебя это непохоже, я вообще не понимаю, откуда ты взяла это – про бить наотмашь.

– Дуфф, – она села, по-турецки скрестив ноги, – ты меня любишь?

– Да! Господи, ну конечно.

– Значит, сделаешь это? Ради меня?

– Послушай, Кетнес…

– Все-таки «Мередит» звучит лучше.

– Любимая! Так, как тебя, я никого еще не любил. Ради тебя я с радостью пожертвовал бы жизнью. Своей собственной. Но чьей-то еще… – Дуфф покачал головой. Вдохнул поглубже, собираясь добавить что-то еще, но передумал. Ударить наотмашь… Прямо сейчас? Эта мысль поразила его. Неужели он все время к этому шел? Стремился бросить Кетнес и вернуться домой, в Файф? Он опять вдохнул. – Моя мать, которую я не знал, пожертвовала ради меня своей жизнью. Умерла для того, чтобы я жил. И я, подобно матери, запросто могу пожертвовать своей жизнью ради любви, но любовь к детям – это святое. Сама мысль о том, что моя жертва во имя детей станет меньше, что из-за моей эгоистичной любви к другой женщине они лишатся семьи, одна мысль об этом – все равно что плевок на могилу моей матери.

Кетнес прижала к губам руку и всхлипнула. Глаза ее блестели от слез. Она вскочила и выбежала за дверь.

Дуфф крепко зажмурился и откинулся на подушку, а потом встал и пошел следом за Кетнес. Он нашел ее в гостиной – подняв голову, она смотрела наверх, в прорубленное в скатной крыше окно. Обнаженная ее кожа белела под неоновым светом снаружи, а стекающие капли дождя на стекле превращались в слезы на щеках Кетнес.

Дуфф обнял ее за плечи и прошептал:

– Если хочешь, чтобы я ушел, я уйду.

– Да, Дуфф, ты никогда не будешь полностью принадлежать мне, но не поэтому я плачу, а от собственного жестокосердия. У тебя же, любимый, сердце настоящее, человеческое. На такого отца, как ты, дети могут положиться. Я не могу не любить тебя. Прости меня. И если мне нельзя получить все полностью, подари мне хотя бы крошечный кусочек твоего сердца.

Дуфф не ответил. Он по-прежнему обнимал ее. Целовал ее в шею. Ее бедра подрагивали. Он подумал о времени. И о Банко. Что они скоро должны встретиться около локомотива. Но до полуночи было еще далеко.

– Казино «Инвернесс», Джек слушает.

– Добрый вечер, Джек. Я бы хотел поговорить с Макбетом.

– Он на ужине. Что-нибудь ему?..

– Позовите его к телефону, Джек.

Молчание.

Сквозь стекло телефонной будки Сержант смотрел на поставленные полукругом мотоциклы. Водяные потеки, похожие на узловатых прозрачных змей, обвивающих стекло, превращали мотоциклы в удивительных чудовищ, но прекраснее зрелища Сержант все равно не видел. Чистая энергия на двух колесах. И оседлавшие ее братья.

– Могу я поинтересоваться, как вас представить?

– Просто скажи, что он ждет моего звонка.

– Хорошо.

Сержант ждал, переминаясь с ноги на ногу и сжимая в руке кровавый пакет.

– Макбет слушает.

– Добрый вечер. Я звоню просто, чтобы сообщить, что взрослую рыбу мы поймали и выпотрошили, а вот малек уплыл.

– Куда?

– Обычно выживает лишь один из тысячи мальков, и, по-моему, можно спокойно считать, что наш малек уже сдох и лежит на дне морском.

– Ясно. Еще что-то?

– Рыбью голову тебе скоро доставят. И знаешь, Макбет, я тебя зауважал. Любители таких деликатесов нечасто встречаются.

Макбет положил трубку. Дыхание у него сперло, и он схватился обеими руками за стойку.

– Вам плохо, господин Макбет?

– Нет, Джек, ничего страшного. Просто что-то подташнивает немного.

С трудом отгоняя мысли и видения, Макбет поправил галстук и направился обратно в ресторан.

Гости за длинным столом общались и чокались, но как-то невесело. Может, такая публика не привыкла шумно веселиться и радоваться, как было принято у них в гвардии, а возможно, всему виной была гибель Дункана. Макбет заметил, что на его месте кто-то сидит. Небось любовничек Тортелла, – решил он, но, подойдя поближе, увидел, что обознался, и замер. Сердце его оборвалось.