Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А-а-ах… – в этом шокированном вдохе набираю запредельные обороты по всем функциям. – Ты дурак, что ли, такое спрашивать?! Совсем ни стыда, ни совести нет?! Я тебе что – Кира какая-то, чтобы… чтобы спать с кем-то… – несмотря на бурлящий внутри гнев, повторить то, что он сказал, не получается.
И в один момент… Когда ни один глоток кислорода, несмотря на жадные рывки, не достигает легких, я просто срываюсь на рыдания.
– Ох, блядь… Ю… – роняет на выдохе Ян. Кидаясь вперед, не дает избежать объятий. Буквально сгребает в охапку. Как не толкаю, не могу вырваться. Царапаю ему шею, он лишь смеется. Так откровенно, что даже трясется. А может, дело не только в хохоте… Ощущаю эти вибрации не только от его груди. – Ладно, ладно… Прости, что так ублюдочно об этом спросил… Я явно не рыцарь, увы… Увы, Ю… Прости, зай… Прости, маленькая… Моя ты маленькая…
Я должна отпихнуть его и уйти.
Но…
Вместо того, чтобы продолжать бороться, затихаю. Позволяю Яну прижимать к себе, потому как, несмотря на все, в его осипшем голосе звучит залечивающая мою вспоротую душу нежность. И сама я… В один миг сдаюсь полностью и обвиваю шею Нечаева руками.
Говорю себе, что нужно остыть, подумать… А все равно срываюсь, не сумев прикусить вовремя язык. Тыкаясь Яну в грудь, выпаливаю на эмоциях:
– Не целуй больше эту Киру… Пожалуйста!
Он вновь ржет, но мне уже плевать.
– А кого целовать? – дразнит приглушенно.
– Никого!
Сдавленный смешок.
– Почему, зай?
– Потому… Мне из-за тебя кошмары снятся!
И снова хохот.
– О, если бы ты знала, какие кошмары мне из-за тебя снятся, ты бы снова меня избила.
Голос Нечаева наталкивает на мысль, что он подразумевает нечто неприличное. О таком не то что говорить… Даже думать волнительно. В промежности молниеносно ощущаются тяжесть и жаркая пульсация. Сжимаю бедра покрепче и, прикрывая веки, замолкаю, чтобы иметь возможность наконец-то успокоиться.
– Умойся, – говорит Ян чуть позже, подталкивая меня в сторону ванной. – Сходим на ужин.
Смотрю на него, часто моргая.
Как ему удается вести себя так, словно ничего из ряда вон не произошло? Будто ему без конца весело.
Глаза ведь выдают совсем другое.
Они меня и смущают. И порабощают. И ласкают. И утешают. И продолжают сжигать.
Вроде как ничего сильно плохого я не сделала, а Нечаев так смотрит, что я вину испытываю.
Пробегаюсь языком по губам, прежде чем успеваю себя остановить. Они давно высохли и, кроме того, напитались солью из слез, но я все равно улавливаю далекие нотки Нечаевского вкуса, оставленные, когда он меня облизывал, и, содрогнувшись, впадаю в некий эйфорический раж.
Зашумев, словно вскипевший с химическими реактивами чайник, отворачиваюсь.
Подношу ко рту руку. Прикрывая веки, трогаю губы и… зачем-то облизываю пальцы. Размазываю слюну. Растираю зудящую плоть. Кусаю подушечки. Вымазываю в кровь зубы.
– Ю… – выдыхает над моей головой Нечаев.
Резко вскидываю голову и встречаюсь с ним взглядом в зеркале.
Все это время наблюдал???
Боже… Он ведь смотрит так, словно готов на меня в прямом смысле наброситься.
Зачем? Не знаю.
В груди хлипко становится, будто вот-вот что-то рухнет навек. А внизу живота спазмы такие закручиваются, что боль заставляет морщиться.
– Что ты делаешь? – шелестит Нечаев, перекрывая, казалось бы, оглушающий грохот моего сердца.
Спешно стираю с губ кровь.
– Зубы чищу, – выдаю очевидный бред, не оборачиваясь, но и не отрывая от него взгляд в зеркале.
– Ты не взяла зубную щетку?
– Конечно, взяла… Просто у меня… У меня такие вот странности… Эм… Гм… Ритуал перед ужином!
– Зашибись ритуал, Ю… Я, пожалуй, его перейму. С тобой. Надеюсь, тебя так же, как меня твои, вставят мои странности.
– Что? – все-таки оборачиваюсь, чтобы успеть упереться ладонями Яну в грудь и не дать к себе снова приблизиться. – А после ужина... Где я буду спать? – тараторю, реактивно меняя тему. – Мне и так эта поездка – сплошные нервы…
– Со мной, конечно, – заявляет Нечаев весьма уверенно.
– Нет...
– Да, Ю.
– У тебя одна кровать… Я не сплю с парнями в одной кровати. Это неприлично!
– Ой, да брось, Ю, – хмыкает иронично. Но заливает меня при этом таким взглядом, что хочется, как в детстве, спрятать пылающее лицо в ладони. Перебирая пальцами складки юбки, судорожно вцепляюсь в ее бока. А Ян тем временем дерзко подергивает бровями. – Что тут неприличного? Спать вместе – не равно переспать, – изрекает как-то вкрадчиво, заставляя меня в волнении часто-часто заморгать. – Если ты об этом беспокоишься.
Подмигивает, и я срываюсь. Опуская глаза, таращусь в пол.
– Я все равно не хочу… Я не смогу… Мне с тобой тяжело…
– Зай, – протягивает с какими-то игривыми нотками. – Но ты же запретила мне целовать Киру, а если я выменяю тебя на нее, чтобы ты получила отдельную койку, будет проблематично от нее отбиться.
– Ах ты… – задыхаясь, толкаю его в грудь.
Толкаю до тех пор, пока не выпихиваю из ванной. Под баламутящий бархатный рокот Нечаевского смеха захлопываю дверь и проворачиваю замок.
Умываюсь под краном прохладной водой. И лишь после этого полноценно выравниваю дыхание.
31
Все, что тебе хочется, Ю.
Сразу все вопросы раскидать с Ю, конечно, не удается. Она все еще сильно стесняется. Да и боится. Меня и себя. Того урагана, который подхватывает нас, едва оказываемся рядом. Это тоже нельзя игнорировать. Я привык гонять на скоростях, но ломать ее в угоду своим желаниям не стану никогда.
Ю с детства втирали «воспитание», я это четко помню. Ее обтесывали под определенные рамки. Ей навязали определенные нормы. Ей внушили определенные чувства. И я, блядь, все понимаю, но, простите, уровень долга, чести и ответственности, которые тащит эта малышка – это нечто запредельное.
Юния Филатова до сих пор сидит под стеклянным колпаком родителей, имея возможность смотреть на мир, но не жить. Потому что, будем честны, это, на хрен, не жизнь. Долбаная сублимация.
