От быстрого бега моё сердечко всё ещё несётся вскачь, как перепуганный заяц. Я сжимаю дрожащие пальцы на белой ткани рубашки, ощущая, как совсем близко под этой тонкой преградой источает жар разгорячённая кожа – мой личный источник тепла в этом промозглом, наполненном сквозняками подземелье. Широкая грудь под моей щекой мерно вздымается, словно меня колышут волны океана. А ещё бьётся сердце совсем рядом, бьётся неожиданно быстро и гулко, и я понимаю, что весь гнев и раздражение, которые только что обрушились мне на голову – это всё напускное, и Рон так же, как и я по-настоящему рад, что мы здесь вдвоём. Совсем как раньше – будто и не было этих долгих лет, будто ничего не изменилось… Вру. Изменилось очень многое. И прикосновение его горячего дыхания к волосам в полутьме, медленное движение пальцев по спине вниз – словно по клавишам рояля – рождают во мне такое многоцветие эмоций, что я начинаю задыхаться.

- Рин, ты замёрзла.

Только теперь осознаю, что действительно вся дрожу. Понять бы ещё, в чём настоящая причина этой дрожи. И мурашек – по коже оголённых рук и плеч.

Рон понимает по-своему, бережно отстраняет меня и в два движения скидывает свой чёрный сюртук. Закутывает меня всю, проталкивает мои руки в длинные рукава, осторожно вытаскивает из-под воротника волнистые пряди волос, высыпавшиеся из причёски, – одевает, словно ребёнка, потому что я от смущения и неожиданности не могу пошевелиться. Обволакивает своим теплом и запахом, и я прячу лицо, чтобы он каким-то чудом не прочитал мои мысли в этот момент – а я думаю о том, что мне хочется украсть у него этот сюртук и засыпать в нём каждую ночь, свернувшись калачиком и балдея от его запаха, как кошка от валерьянки.

Рон ловит меня за отвороты собственного сюртука, притягивает чуть ближе и заглядывает в глаза испытующе.

- Хватит делать такой взгляд!

- Какой ещё?..

- Мечтательный. Когда я вижу тебя такую, мне хочется вытряхнуть тебя оттуда и согреть… каким-нибудь другим способом. А нам сейчас нельзя терять головы. Кто знает, что за неприятные сюрпризы подкарауливают нас в темноте.

Чтобы скрыть смущение, выпутываюсь из его рук и начинаю подкатывать длиннющие рукава, которые прячут мои ладони целиком, как у той куклы, которую показывают ребятишкам в воскресных спектаклях на деревенских ярмарках.

- Вот кстати о неприятных сюрпризах. Хорошо, что ты напомнил – я же ещё не высказала всё, что о тебе думаю, за то, что ты меня бессовестно обманул!

- Черепашка, ты свой довольный голос сейчас слышишь? Таким только ругаться, ага! Таким котята мяукают, когда им за ухом чешешь.

- Ну хватит уже! – укоризненно тычу его пальцем в грудь. А он, зараза такая, посмеивается и сверкает на меня глазами из тени. – Ты не представляешь, что я пережила, пока за тобой гонялась! У тебя совесть есть вообще?

Он своего добился – кажется, я снова закипаю. Но пока в памяти начинают послушно всплывать длинные списки неласковых имён, которыми я хотела его наградить, причина моих тревог перехватывает мою ладонь и крепко сжимает, а потом целует кончики пальцев. Вот как с ним прикажете ссориться? Невыносимый человек.

- Серьёзно, Черепашка! Давай потом. Как раз с мыслями соберёшься, отыщешь мне эпитеты позаковыристее… Если ты, конечно, всерьёз намерена тащиться дальше за мной, а не благоразумно подождать в Замке…

- Не дождёшься!!

- …вот и я говорю, если ты по-прежнему упорно игнорируешь инстинкт самосохранения, который вообще-то от природы даже у черепах имеется… то будь добра, выполняй уж в нашем походе хоть какую-нибудь полезную функцию!

- Чего?.. – хлопаю на него ресницами удивлённо.

А Рон отстраняется и деловито поднимает с земли рядом с фонарём какие-то вещи.

- Значит так. Это вот тебе. Как верный оруженосец будешь заботиться о сохранности нашего провианта. Мало ли на сколько это всё затянется.

Поверх сюртука на меня бесцеремонно вешают холщовую сумку на длинном и широком ремне, наполненную чем-то весьма увесистым – подозреваю, что провизией.

- Воду, так и быть, потащу сам, у тебя только одна фляга в сумке вместе с едой. Справишься?

Он смотрит на меня неожиданно серьёзно, и я вдруг снова просекаю его коварный план. Кажется, со всеми этими его выкрутасами я научилась мысли читать, ей-богу!

Стал бы он меня нагружать из простой вредности? Вряд ли. Наверное, просто решил, на случай, если вдруг разминёмся в лабиринтах, чтобы самое ценное осталось у меня. А вот черта с два он дождётся, чтобы я от него теперь отстала хоть на шаг! Так что пусть думает себе на здоровье, что я повелась на его очередную уловку, а я зато хоть немножко ему помогу.

В общем, я помалкиваю об очередном озарении, храбрюсь и с достоинством расправляю плечи.

- Конечно, справлюсь! Легко! Что там ещё положено оруженосцам?..

И вдруг оказывается, что это действительно ещё не вся наша экипировка. Потому что следующим Рон поднимает с земли длинный меч в ножнах и цепляет себе на пояс, а потом неожиданно вытаскивает из голенища засапожный узкий нож и протягивает мне – аккуратно придерживая пальцами за лезвие, отполированной деревянной рукоятью вперёд.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Ещё оруженосцам положено собственное оружие. Так, на всякий случай.

Робко тяну руку… и отдёргиваю, будто обжегшись. Тело скручивает судорога. Мне противно и гадко даже смотреть на тонкое блестящее лезвие – как тогда, давным-давно, когда я опрокинула целую кучу столовых приборов прямо на пол в кухне миссис Торнвуд. Ненавижу оружие!

- Давай лучше я буду наступать тебе на пятки, чтоб не потеряться, а эта штука останется там же, где и была? – бормочу, отводя глаза.

Рон подозрительно на меня косится, но ничего не говорит и водворяет нож на место. Поднимает с пола масляный фонарь, бросающий нервные блики на каменные стены, и кивает – мол, пойдём уже!

Я остаюсь стоять, а в ответ на его удивлённый взгляд поясняю:

- Знаешь, я тут подумала… ну не совсем уж я бесполезный оруженосец! Погаси, пожалуйста, фонарь – давай поэкономим масло.

И я заставляю снопы синих искр снова вспорхнуть с ладоней трепетными бабочками. Тьма недовольно отступает на несколько шагов – моя магия пугает её, кажется, посильнее какого-то там фонаря, и я наслаждаюсь удивлением и восхищением в глазах Рона.