Хотя сокрушаться поздно — после выстрела пулю не остановишь…

Только ума не приложу, какое отношение к этой истории имеет фотограф Гюннар, кто его сообщники и зачем им потребовалось изводить каких-то посторонних хель?!

Впрочем, непосредственные северяне вполне резонно считают, что всему свое время. Раз уж поселок избавился от угрозы эпидемии, следует отметить это событие — да так, чтобы богам завидно стало!

Следуя этой немудреной философии, праздновали с истинно хельским размахом: прямо под открытым небом возвели скамейки и столы из ледяных плит, споро уставили их блюдами с кусками рыбы и мяса, а также горками яиц. Отдельно красовались графинчики с чем-то явно алкогольным. Своеобразное зрелище: среди снежной белизны и полупрозрачного льда — темно-красное мясо, украшенное сочными ягодами.

Трапезничать с людьми у хель не принято, поскольку они практикуют сыроедение. Ходят некие туманные байки о сектах их почитателей, которые также едят сырое мясо — правда, предварительно заморозив и тоненько настрогав. Якобы для здоровья куда полезнее пища в ее первозданном виде. Честно говоря, я бы пробовать не рискнула.

Альг-исса буквально потащила меня к столу, что-то тараторя на ходу.

Я покорно двинулась следом, едва за ней успевая.

Надеюсь, хель не забыли, что я человек и потчевать меня следует чем-нибудь приемлемым для нежного людского желудка!

Впрочем, не стоило недооценивать гостеприимных хозяев: стоило усесться, как на стол торжественно плюхнули тарелку с икрой, какие-то подозрительные лепешки и несколько ломтей жареного мяса.

— Угощайся! — велела Альг-исса, гордо обводя рукой это изобилие.

Хель шумно устраивались за столом. Точнее, усаживались женщины, мужчины же, скромного опустив глаза, заняли места за спинами жен.

Видимо, в знак особого расположения мне выделили место по правую руку от шаманки. Напротив меня расположился Исмир, отчего-то сардонически улыбающийся.

Я улыбнулась ему в ответ: в этой истории мы действовали на удивление слаженно и дружно, так что осталось какое-то теплое чувство.

После первого тоста все двинулось по накатанной. Малопонятные мне шутки, громкий смех, веселая застольная беседа…

Я тихо дремала над тарелкой, но разом проснулась от внезапного грохота. Хель дружно хлопали в ладоши и по столу, демонстрируя завидную координацию, несмотря на количество выпитого.

«Песня, песня!» — оглушительно раздавалось отовсюду. Похоже, дойдя «до кондиции», хель возжаждали веселья…

Впрочем, грустные напевы тоже приветствовались. Грубыми голосами затянули, пристукивая в такт кружками:

Ой, то не ветер, то не ветер,

С моря бурю нанесло,

Вражий флот развеяло,

Ой, да пургой повымело!

Первая песня сменилась печальными: «Морошка спряталась, и мох седой поник…», «Ой, мороз, мороз» и «А я люблю заженного…»

Каюсь, под конец даже я прониклась и исполнила соло: «Если б раньше я знала, что так замужем плохо, расплела бы я рыжу косоньку да сидела б я дома…»

Кажется, получилось очень проникновенно. По крайней мере, мужчины вокруг всхлипывали и тайком утирали глаза…

День в северных широтах короток, как людская благодарность, так что добираться до почтовой станции пришлось уже в темноте.

Однако оставаться дольше во льдах было неразумно, я и так уже превысила все мыслимые и немыслимые сроки. Сомневаюсь, чтобы домашние беспокоились из-за моего долгого отсутствия, но всему есть предел!

К тому же человек не может долго обходиться без огня и горячей пищи. От щедрого предложения Исмира меня согреть — о, как изысканно и многозначительно оно было высказано! — я отказалась, столь же красноречиво и церемонно.

Теперь мы мчались назад, к цивилизации, теплу и комфорту.

К счастью, даже выпив, Альг-исса так же уверенно правила своим лихим «скакуном» (хорошо, хоть медведю не наливали!).

Она орала разухабистые частушки (почти все неприличные), а я жалела об отсутствии еще пары рук. Нелегко крепко держаться, прижимая к себе чемодан с вещами, саквояж с маслами и еще мешок подарков благодарных хель. Чего там только не было: моржовые клыки, разнообразные ягоды, пингвиний жир, и — венец всему — внушительная бутыль хельской водки. Ягоды и жир можно пустить на мыло, а что делать с остальным? Пожалуй, клыки стоит подарить садовнику Паллу, пусть забавляется вырезанием. А вот крепкой настойкой по секретному хельскому рецепту, видимо, придется угощаться самой. Хотя можно залить ягоды и настоять месяц-другой, получатся превосходные экстракты, только на редкость «пахучие». И в мыло тоже можно пустить — добавление спирта и глицерина улучшает его качество и к тому же делает прозрачным.

Распределив таким образом в мыслях свои богатства, я изо всех сил пыталась не растерять их по дороге…

Добрались мы рекордно быстро и безо всяких приключений. Кажется, медведь опасался пьяной хозяйки, поэтому временами сам выбирал безопасный путь вопреки понуканиям Альг-иссы (она все равно ничего не замечала).

С шиком и грохотом мы, наконец, прибыли. Переждав уже привычный приступ головокружения от обилия запахов, я с трудом сползла на земную твердь. Нелегко соблюсти подобающее достоинство, разъезжая на медведе! Тем более что на этот раз Альг-исса наотрез отказалась запрягать сани, и у меня не оставалось сил с ней спорить. Впрочем, все оказалось не так уж плохо.

— Спасибо, Альг-исса! Никогда не забуду эту поездку! — с чувством заверила я, поправляя завернувшиеся юбки и перекошенную шубу. Надо думать, если бы Уннер довелось узреть меня в таком непрезентабельном виде, то ее хватил бы удар!

Подруга только глупо и счастливо улыбалась, зато какое страдальческое выражение было написано на морде медведя! Хель тут же умчалась, помахав мне на прощание (видимо, не решилась спешиваться, а может, торопясь допить недопитое…).

Потревоженные шумом, во двор выбежали, должно быть, все немногочисленные обитатели этого форпоста цивилизации. Среди них оказался мой муженек собственной персоной, разумеется, в сопровождении бравого ординарца. На породистой физиономии Ингольва читалось недоумение пополам с возмущением. Казалось, фраза: «И это — моя жена?!» была написана на его челе крупными рунами. И недовольство на языке — кисло, как ломтик лайма…

«Слава мудрому Одину, что Исмир в конце концов не стал меня провожать!» — мелькнула предательская мысль. Право, узнав, что вокруг меня увивался дракон, Ингольв устроил бы такую сцену, что даже Гарм[15] забился бы в конуру от испуга…

В противовес полковнику, Петтер выглядел совершенно невозмутимым, утесом возвышаясь в шаге от начальства. Зато пахло от него чистой, незамутненной, мандариновой радостью. И — немного — теплой корицей, такой влекущей, такой желанной в этом ледяном краю…