– Ну да. Тот, что я сажал, помнишь? Шесть клубней с одного кустика.

– Божественно вкусно…

– Еще бы.

– Он настолько вкусный, что… наверное, ядовитый.

– Скоро узнаем.

Прост разрезал еще одну картофелину. Они так и ели с одного блюда.

– Шесть штук, говоришь, с одного кустика?

– Да… там еще есть.

– Картофель… – еще раз повторила жена. – Вот этот… как его… соланум?

– Я уж хотел поросенку отдать.

– Спятил?

– Шучу. Я знал, его надо варить. И если есть с солью и с маслом…

– Можно и без масла.

– Представляешь? Из одного проросшего клубня получилось шесть! А если и остальные такие же? Надо рассказать прихожанам. На ближайшей же проповеди.

– Народ, думаю, предпочитает репу.

– И что? Почему не посоветовать?

– Ну да… как добавка, наверное, неплохо, – вслух подумала Брита Кайса.

– А какой вкус! – возбужденно воскликнул прост. – Свежесваренный картофель, только что с грядки! На всю жизнь запомню.

– Только бы не заболеть.

– И что? Помрем в блаженстве.

Брита Кайса засмеялась и махнула на мужа рукой.

– Говоришь, там еще есть?

– Я же сказал. И детям сварим.

– У меня в животе что-то урчит. Может, он, твой картофель… вроде мухомора? Сразу ничего не чувствуешь, а уже через час…

– Пойдем-ка полежим, Кайса. Это сытость, и больше ничего.

– Да, наверное… сохрани нас Бог!

– Solanum… – повторил он. – Картофель… Кто бы мог подумать! Каких только чудес не бывает в Божьем мире!

Как только они легли, живот у Бриты Кайсы успокоился, и она, которая никогда не отдыхала днем, через две минуты уже спала глубоким сном. Прост долго смотрел, как вздрагивают во сне ее тяжелые, с голубыми прожилками веки, а потом заснул и он. И снилось ему, что в каждом дворе стоят невысокие кустики, усыпанные скромными белыми цветами. Шестикратный урожай… как это возможно? Неужели призрак голода наконец отступит от торнедальской юдоли скорби?

40

Я стою у колодца и потрошу лососей, доставшихся просту по десятине. Потроха бросаю Чалмо, но не могу сказать, что она в восторге: сначала долго обнюхивает, потом неохотно глотает. Даже брезгливо, сказал бы я, если бы Чалмо была человеком. Теперь, когда прост переехал в Пайалу, церковная десятина должна бы стать побольше. Там, в Каресуандо, крестьяне были так бедны, что десятая часть их доходов стремилась к нулю, здесь хутора побогаче, но и платили не так охотно. И я понимал, почему. Как только он начал свою отчаянную борьбу за духовное пробуждение, многие из пробужденных отказались от перегонного. И кое-кто рассудил так: если нельзя обмыть налог по-человечески, то незачем его и платить.

На серебристой чешуе крупных рыбин виднелись большие уродливые раны – такая уж у нас осенняя рыбалка. По вечерам начинает темнеть, и лосося ловят на огонь. На носу лодки укрепляют металлический поддон и зажигают костерок. Лосося привлекает свет, вода буквально закипает от рыбы. А дальше в ход идет острога.

Чалмо насторожила уши и с лаем бросилась к калитке – встречать Нильса Густафа.

– Могу я видеть проста?

Я ополоснул руки от слизистой чешуи и пошел в дом. Прост писал что-то, но отложил бумаги и пошел за мной во двор. Нильс Густаф широко улыбнулся и раскинул руки, как для объятия.

– Господин прост, что вы может сказать про свет?

– Свет?

– Ну да… что может сказать про свет человек, посвятивший себя религии?

– Свет создан Господом.

Художник улыбнулся еще шире. Что-то он задумал.

– А вы можете подержать свет в руках? Поймать его?

– Не совсем понимаю. Господин художник имеет в виду портрет? Вы его закончили?

– Нет-нет… я имею в виду само понятие… вечный свет, так сказать. Lux aeterna. Пойдемте, я хочу вам кое-что показать.

Он повернулся и пошел по дороге. Нам с простом ничего не оставалось, кроме как следовать за ним. Широким жестом он обвел на ходу купол неба:

– Посмотрите… плывут облака. Откуда вы знаете, что они существуют? Вы можете их потрогать? Подойти поближе? Не можете. И все же принято считать – да, облака существуют. Вон же они, на небе.

– Испарения воды, – пожал плечами прост. – Пар.

– А радуга? Существует она в действительности? Или, скажем, полная луна. Как ты думаешь, Юсси, существует полная луна? Или радуга?

– Ну конечно, существует. И полная луна существует, и радуга.

– Но ты же не можешь их потрогать! Ты так уверен, что они существуют, потому что ты их видишь. А почему ты их видишь?

Я не знал, что на это ответить. Потому что у меня есть глаза?

– Свет! Всему причиной свет! Если бы луна не светилась, мы бы и не знали про ее существование. Если бы нам сказали: вот, есть такая штука, полная луна, только ее не видно, – мы бы не поверили. А мы верим, потому что мы ее видим, потому что она, представьте себе, светится.

Мы подошли к церкви.

– Вот вам пример. – Нильс Густаф махнул рукой в сторону храма. – Как считает господин прост… существует эта церковь или нет?

Хорошо знакомый силуэт ясно вырисовывался на церковном холме.

– Несомненно… вот же она стоит.

– Вы так уверены, потому что видите ее своими глазами. А видите вы ее своими глазами, потому что она освещена, не правда ли? А ночью, если темно, можете вообще не заметить.

– Можно и так сказать.

– Вот именно… Я достаю блокнот, и через пару минут вы увидите вашу церковь на бумаге. Изображение, может, не совсем точное, но каждому понятно: это церковь в Кенгисе. А сейчас я попрошу господина проста внимательно посмотреть на эту церковь.

– И что?

– Стоит на месте? Вы ее видите?

– Конечно, вижу.

Нильс Густаф загадочно посмотрел на проста. Уж не пьян ли он? Странные какие-то вопросы. Мало ли что взбредет в голову, когда выпил.

Он медленно сунул руку за отворот накидки, достал тонкую картонную папку и раскрыл. Там лежал небольшой прямоугольник тонкого, даже тоньше оконного, стекла. Он осторожно вынул его и поднес к глазам учителя. Прост пожал плечами, надел очки и наклонился, вглядываясь.

– Это же наша церковь!

Кивок – с тем же загадочным выражением лица.

– Прекрасно нарисовано!

– Нет, не нарисовано. – Нильс Густаф предостерегающе поднял руку.

– Написано. Прошу прощения.