Младина опомнилась: и правда, она в задумчивости исполнила все те работы, которые делают здесь девушки, желающие перейти в невесты. И не знала, заплакать или засмеяться: да хоть сорок горшков каши она тут свари, к ее жениху это путь не проложит.

После еды Угляна вручила ей короб и отправила к дубу, возле которого окрестные роды оставляли подношения для ведуньи. Направляясь к хорошо знакомому месту, но уже с противоположной стороны, Младина качала головой. Кто бы мог подумать – вот она уже не носит подношения Тому Свету, а забирает их, приходя со стороны Того Света! Казалось бы, малость, а как отражает, до чего сильно изменилась ее жизнь. От опушки к дубу вела широкая тропа, хорошо натоптанная сотнями ног, а вот от дуба в глубину чащи, где пряталась избушка волхвиты, стежка тянулась тоненькая – по ней уже многие десятки лет ходил в каждом поколении только один человек. И это тоже ясно знаменовало разницу между тем и этим светом.

На воздухе было хорошо. Недавно прошел дождь, небо так плотно затянули тучи, что казалось, лишь только светает. С черных ветвей капало, гниющие листья лежали мокрыми остро пахнущими грудами. Младина даже зябла, но назад в избушку – не скоро она еще привыкнет называть ее своим домом! – не хотелось. На воле сердечная тяжесть уменьшилась, горечь отпустила, снова стало легко дышать. Она утратила родителей и весь род, утратила ясное, понятное будущее. Но зато к ней вернулся Хорт. Не может такого быть, чтобы она дважды видела во сне одного и того же человека и это было лишь пустое мечтанье! Теперь она точно знала: Хорт – ее суженый. А значит, судьба сведет их вместе, хоть на этом свете, хоть на том.

Постоянно хотелось оглянуться, и она оглядывалась, словно Хорт в любое мгновение мог оказаться где-то рядом. Устав искать его среди деревьев, она подняла глаза к небу. Да, вот оно. Он там. Она ничего не видела за плотной серой пеленой, но чувствовала, что он, ее любовь и доля, где-то там. Он ищет ее с той стороны облаков, но не может увидеть здесь, внизу.

И тогда она поднесла ладони ко рту и закричала изо всех сил, обращаясь к небу:

– Я зде-е-есь!

Эхо ответило ей из леса. Она замерла, уцепилась за мокрую кору тонкой осинки, закрыла глаза, чтобы легче было слушать. И любовное тепло потекло по жилам, будто в ответ на призыв кто-то подошел и обнял ее. Младина крепче прижалась к осине, всем существом стараясь уловить, увидеть, понять того, чье присутствие ощущала так ясно. В этом теплом объятии было все: и грусть близкой разлуки, и обещание новой встречи. Она, Младина, росла из темных звездных глубин под ногами и тянулась, вливалась в какую-то горячую мощь, растворялась в ней, в свою очередь делясь своей силой.

…Он, ее возлюбленный, уже не так молод, как весной, когда его дыхание наполняло ее светом и жизнью. Он проделал много трудной работы и утомлен. Но не менее прекрасен; к поре осенней зрелости он окреп, возмужал, и снежные нити седины лишь подчеркивают ярость пламени его волос. В нем – вся мощь вселенной, но теперь уже собственная зрелость клонит его во тьму, чтобы он мог отдохнуть и обновиться. И этот океан тьмы раскинулся внутри нее, Младины. Тьма любовно распахивала объятия ему навстречу, готовая принять, охладить жар, дать отдых после долгой животворящей работы. Ее заботливые руки стелили ему постель из темных туч, взбивали пуховики облаков, ее голос баюкал его, чтобы к весне он вновь набрался сил. Теперь ему пришло время отдыхать, а ей – трудиться. Для того она и входит в земной мир юной, полной сил, прекрасной девой на черных лебединых крыльях, готовой смести все отжившее и освободить место для нового, свежего…

Бездна распахнулась в сознании и поглотила Младину. Она сползла по стволу и села на мокрую листву, то ли во сне, то ли в забытьи.

Белая волчица вышла из-за кустов и примостилась рядом, прижавшись к девушке и согревая своим теплом.

* * *

Постепенно Младина привыкла, обжилась в своем новом доме. Все хозяйство Угляны состояло из избы с пристроенным к ней небольшим хлевом, бани и погребка. В хлеву стояли четыре козы, между ними копошился десяток кур. Младине досталось ухаживать за скотиной: кормить, убирать навоз, собирать яйца, дважды в день доить коз. В свободное время она молола муку: дома ей нечасто приходилось это делать, но тут иных работников не имелось. Поэтому она подолгу простаивала над бочонком, внутри которого помещались два каменных жернова: насыпав ржи в отверстие верхнего, она вращала его, держась за вставленную палку, потом собирала муку первого грубого помола и перемалывала снова – и так по пять-восемь раз. Просеивала, снова молола отруби. Угляна варила похлебку из муки, лука, добавляла яйцо, один раз пекла хлеб – теперь его требовалось вдвое больше. Вечером топили печку, чтобы нагреть избу перед ночью, а когда топка заканчивалась и дым уходил, Угляна садилась перед лучиной и принималась рассказывать про свойства разных трав.

– Вот сон-трава, – говорила она, показывая туес с сушеной травой, которой недавно поила Младину. – Сам Велес Ладу в лесную глушь заманивает, всякие цветы ей под ноги расстилает, она и идет все дальше в чащу. А он как выскочит, как схватит ее, в тучу завернет и под землю унесет. И только сон-трава из-под земли пробивается над спящей Ладой, такой же синевы, как глаза ее… Еще говорят, всем травам земля – мать, а сон-траве – мачеха, потому прежде всех, еще чуть ли не по снегу ее из дому выгоняет. Цветет она в березень и в травень, берут ее ранним утром, по росе, да в холодную воду кладут, и чтоб лежала там до полнолуния. Как увидишь, что она в воде листиками шевелит, словно ручонкой машет, значит, готова. Клади ее тогда в изголовье, и вещий сон увидишь – хороша ли будет жизнь. Если явится во сне девка красная или добрый молодец – значит, счастлива твоя доля. А если старуха старая, да косматая, да горбатая, значит, недоля на пути встала. Коли к кому сон не идет, неугомон всю ночь с боку на бок вертит, для того надо сон-траву собирать в конце травеня-месяца, как роса сойдет, но до полудня. Голой рукой ее брать нельзя – волдыри пойдут. Как высохнет – тогда уже можно, ничего.

Младина слушала и не просто видела все это перед собой. Она так ясно ощущала живую связь всего сущего в мире, будто скромный лесной цветок, воедино слитый с богиней-матерью, прорастал через само ее, Младины, сердце.

Через несколько дней в избушку пожаловали гости. Белыми от муки руками Младина открыла на стук, замирая от тревожных и радостных предчувствий. Теперь она постоянно ждала вестей, словно невеста, за которой, как точно известно, уже выехали сваты.

И все же вздрогнула, увидев тех, кто стоял за порогом. Сперва ей бросилась в глаза золотистая борода Путима и его голубые очи, веселые, как обычно, и лишь немного смущенные; потом Бебреница схватила ее в объятия, прижала к груди и зарыдала в голос. А Младина необычайно смутилась. Увидеть их – своих родителей, которых она еще не отвыкла так называть, – после всего было и отрадно, и больно. Уж лучше бы ей не встречать их больше, так она поскорее приладится к новой жизни.

– Разъяснилось все! – воскликнул Путим, поверх жениных рук тоже обнимая Младину. – Ты ни в чем не виновата!

От его слов Младина вздрогнула. Разъяснилось? После рассказа Угляны она уже знала, что возврат к прошлому невозможен, так что здесь могло разъясниться? Но, может, пока она сидит в лесу, ее настоящие родичи уже приехали за ней в Залом-городок? Или даже… явились те загадочные сваты от Хортова деда?