армию, которую все повелители мёртвых Империи с трудом смогли бы потянуть? – приподнял бровь Верховный. Император молча слушал.

– Их поделки сильно отличаются от работы наших некромантов. Качество отвратительное, так что некроманты Шумера явно сделали бы что-то получше. Касательно же количества, то я не знаю. Они бросили свои земли, могилы своих предков, которых очень почитают. Места своих поклонений и обрядов. И ушли в соседнюю страну, которую, судя по всему, полностью опустошили и уничтожили. Из трупов местных жителей как раз и поднимаются эти поделки на зомби. Если идти дальше вглубь их новых территорий, то там встречаются и поднятые животные. Бхопалар готовится на днях перейти в наступление, посланники фараона всячески поддерживают эту идею. Могу я узнать, почему вы интересуетесь происходящим на другом краю света?

– Нет, не можешь. И места, где ты сейчас находишься, далеко не другой край света. Другой край – это Праквантеш. Что же… Кто на стороне этого… Бгопра… Бгор…

– Бхопалара, – поправил внимательно слушающий Энмеркар.

– Местные маги, посланники фараона, я, – пожимаю плечами. – Ещё воины. Есть довольно опасные бойцы, которые являются контролируемыми одержимыми. Не уступают твоей гвардии, повелитель. И не уступают меджайя. Даже превосходят, я бы сказал. Суммарно таких в армии около шестисот, насколько я знаю, – Император кивнул, показывая, что внимательно слушает. – Обычных воинов около восьми тысяч. Это я про ополчение, которое имеет какое-то нормальное вооружение и умеет сражаться. Помимо них есть ещё примерно тысяч пять-шесть солдат попроще: новобранцы без боевого опыта и хорошего оружия.

– Серьёзная армия.

– Какова сила местных магов? – тут же спросил Менгске.

– Большинство на уровне наших подмастерьев. Есть около полутора сотен тех, кто в Империи сошёл бы за мастера. И несколько тех, кто мог бы претендовать у нас на звание магистра.

– Архимаги?..

– Глава местной гильдии мог бы считаться архимагом, хотя, безусловно, не таким могущественным, как вы или другие архимаги Империи, Верховный, – это даже лестью не было. Гуру был очень силён, но в Шумере он бы потянул на только-только достигшего своего звания архимага. – Однако тут практически каждый маг умеет сражаться и довольно опасен, – закончил я. И это тоже было правдой. Мало какой храмовник вообще ничего не мог противопоставить противнику в бою. И все они за счёт концентрации на внутреннем развитии хоть и не могли сжигать всё вокруг, заливая огнём, но вполне могли прикончить такого вот «заливайщика», ибо местных сатьянов ещё попробуй сожги или заморозь. Защита хорошая, а нападение и того лучше. Другое дело, что против массового противника многие из них сражаться долго не способны. Но вот один на один храмовники весьма опасны.

– Мог бы?

– Он несколько ослаб в последнее время, – пожимаю плечами.

– Ясно. Возможно, мы постараемся связаться с тобой позже ещё раз. Через месяц-другой.

– Конечно, Верховный, повелитель, – последнему небольшой поклон.

Изображение резко рассыпалось мириадами капель, которые впитались в землю. Стоявший до того неподвижно демон мерзко каркнул и, резко оттолкнувшись от земли, быстро-быстро полетел куда-то в южном направлении. И что это сейчас было? Что могло заинтересовать Императора в этих землях? Ну, кроме Шивкамути? Ведь про жемчужины они даже наводящих вопросов не задавали. Странные дела творятся нынче под взором могучего Шамаша.

Пятый день ничем не отличался от предыдущих. Абтармахан уже на третьи сутки перешёл на режим трёх медитаций с полным, так сказать, погружением, не делая на последнюю, третью, послаблений. Единственное отличие в пятые сутки было в том, что он заставил меня медитировать всего два раза, но куда более продолжительное время: по шесть часов соответственно. В тот раз я чувствовал себя настолько ужасно, что брахман, глядя на всё это, даже не заставил меня напитывать Шак’чи: обезьян в кои-то веки вновь был подкормлен напрямую из Шивкамути.

Итоги ужасных тренировок на износ были впечатляющими не меньше, чем сами тренировки: я достиг восьмисот семидесяти четырёх единиц праны. И практически достиг нового уровня, заполнив шкалу опыта на три четверти. По словам Абтармахана, рост праны в пассивном режиме без шоковых медитаций будет продолжаться ещё какое-то время, но довольно медленно. Однако наши занятия с выступлением передового отряда не закончились: они просто перетекли в другую форму.

Посох из белого дерева уже давно почернел и обуглился, став несколько тоньше, но вспыхивал он всё так же ярко, немного увеличивая теперь толщину. И именно с этим посохом я занимался на привалах с Шак‘чи под приглядом Абтармахана. Ни минуты покоя. Отдых телу давался очень небольшой. Там, где у других было десять минут, у меня оставалось вдвое меньше. Там, где мы останавливались на час, мне давалась брахманом едва ли треть от этого времени. При этом большую его часть я тратил на еду. Фактически, приходилось постоянно поддерживать ускоренный ток праны, чтобы не уставать. А на привалах и вовсе концентрироваться и ускоряться максимально, чтобы отдохнуть. Обезьян же, проявляясь в реальности, и вовсе изводил меня своими хитрыми уловками и ударами: своим посохом он владел куда лучше меня, а за время прошлых тренировок с ним я не успел многому научиться.

И тут надо заметить, что во время наших прошлых с ним тренировок под руководством Абтармахана Шак’чи ещё щадил меня. Сейчас же в нём и те остатки жалости пропали. Он использовал самые неожиданные и подлые приёмы, которые от этого не теряли своей эффективности. Например, он любил своей лапой поддеть землю или песок и метко бросить мне в лицо перед ударом. Сам я так сделать не мог: он же дух. Что ему будет с этого песка в глазах? Или, к примеру, он приучил меня ранее к тому, чтобы я подпрыгивал, если не успевал блокировать его удар по ногам. И это работало. А потом внезапно оказалось, что обезьян ловко может дёрнуть меня за ногу своим хвостом, которого я совершенно не ожидаю. Мало того, что он как бы огненный, отчего оставляет на коже ожоги и портит одежду, благо, я тренируюсь только в одном конкретном комплекте, уже превратившимся в лохмотья, так ведь Шак’чи совершенно на этом не останавливался, добавляя сверху своим посохом тычок в бок или в лицо. Правда, тут обезьян свою силу сдерживал. Но не от любви ко мне, а от понимания, что если он сломает мне рёбра или нос, то я наложу на себя исцеления и займусь до следующего дня скучными медитациями. А так он прекрасно может лупить меня аж до самого вечера, а потом ещё и получить дозу моих же праны и маны. Правильно Абтармахан называет его поганой макакой…

* * *

– А