– Приступай! – распорядилась Ева, не дав ему продолжить. – С Уитни и Фини. Никакого обсуждения в Сети! Разве что придется поставить в известность еще кого-то из компьютерщиков. Снова опечатываем эту нору и работаем.

– Ты отдашь распоряжения вдвоем с Фини, – сказал Рорк Еве. – Я поеду отсюда прямиком в Управление. Я закажу машину, а ты возьмешь внедорожник.

– Решено. За дело!

Заняв Евино место в гараже Управления, Рорк взял Еву за руку.

– Мы сейчас, – сказал он Пибоди и Макнабу, и те деликатно покинули машину.

– Я тороплюсь, Рорк.

– Я понимаю. Но ты должна понять, что тебе надо глядеть в оба, причем не только на улице, но и здесь, в здании.

– Надо совсем свихнуться, чтобы наброситься на меня прямо в Управлении!

– Мы уверены, что имеем дело именно со свихнутой.

– Наброситься здесь – значит сглупить. Пока что она не совершала глупостей.

– Вот именно – пока что. Просто будь начеку, лейтенант.

– Честно говоря, последние двое суток я с подозрением слежу за всеми вокруг. Не волнуйся!

– Не могу. Но постараюсь. Держи!

Она посмотрела вниз, решив, что сейчас он сунет ей какое-нибудь запрещенное оружие или невиданное электрическое приспособление. Но он вместо этого сильно притянул ее к себе и наградил горячим властным поцелуем.

– Это на всякий случай, – сказал он, отпуская ее.

– Какой еще случай? – Прежде чем они разошлись, она успела сильно сжать его руку. – Может, подождешь здесь, пока за тобой приедут? – крикнула она ему вслед.

– Уже приехали. Береги себя, мой коп! Это и вас касается, – сказал он Пибоди и Макнабу и ушел в том самом холодном пальто, рождественском подарке Евы, поверх костюма хозяина мира.

– Поторопись к Фини! – приказала Макнабу Ева. – Введи его в курс дела – у него в кабинете, за закрытой дверью. Скажи, что я поднимусь, когда смогу. Или пусть сам спустится, если у него появятся срочные вопросы.

– Вот еще!

– И без лишней болтовни!

После этого напоминания Ева вошла в лифт и стала планировать последующие шаги.

Стоило ей появиться в убойном отделе, как ее отозвал в сторонку Бакстер.

– Появилось имя: бывший детектив Джина Тортелли. Она служила у капитана Рота и была разжалована в патрульные, не смогла смириться с унижением и теперь работает в частной детективной компании «Арсениал Инвестигейторс». Она тебе не писала, – добавил он, приветствуя кивком подошедшего Трухарта.

– Тогда какой в ней интерес?

– Очень просто: тебе писала ее мамаша.

– Мамаша?

– Тереза Тортелли. Не знаю, как насчет вашей матушки, босс, но моя никогда не употребляла таких цветистых выражений.

Ева подумала, что за ее матерью числилось кое-что похуже нецензурных слов. Кончилось это перерезанной глоткой.

– А твоя, Трухарт?

Тот от вопроса Бакстера слегка покраснел, потом ухмыльнулся.

– Не при мне.

– Она кляла тебя почем зря, Даллас, обвиняла в разжаловании дочери, в том, что она отказалась от службы вместе с пенсией и льготами.

– Думаешь, теперь мамаша принялась убивать, чтобы отомстить мне за неприятности нечистого на руку копа, которого сама вырастила?

– Нет, просто она невоздержанна на язык, и тебе при встрече с ней не поздоровилось бы. Не более того. Вряд ли бывшая взяточница пустилась в двойную игру.

Ева прищурилась, усиленно ворочая мозгами.

– Мать утверждает, что как коп ее дочь на голову выше тебя, – продолжил Бакстер, – и клянется это доказать. А бывшая взяточница думает: мамаша-то права, уж я задам этой стерве! Натравлю на нее прессу, изображу все так, будто она заставила сумасшедшую убивать, делая ей рекламу. Почему нет? Во всяком случае, это неплохо бы проверить.

– Есть еще одна, лейтенант, – подхватил Трухарт. – Полицейская Хильда Фармер. Бывшая. Писала вам раз шесть, до увольнения и после. Утверждает, что на службе пренебрегали ее возможностями, вытекавшими из того, что у нее…

– Не столько вытекавшими, хотя, может, и так, сколько болтавшимися, – помог молодому коллеге Бакстер. – Сиськи у нее, видите ли. Брось, Трухарт, лейтенанту уже доводилось слышать это словечко. Он у меня еще совсем зеленый. В общем, эта бедняга утверждает, что все мужчины и половина женщин в отделе либо ее домогались, либо третировали по сексуальным мотивам. За год она накатала восемь жалоб, ни одна из которых не имела последствий. В знак протеста она уволилась. Считает, что ты могла бы вмешаться, тогда она стала бы твоей помощницей, работала бы с тобой напрямую. В ее письмах много наших ключевых слов: правосудие, неуважение, друг.

– Теперь она разыскивает беглых должников и обвиняемых, – сказал Трухарт. – У нее самой рыльце в пушку: несколько случаев нападений и повреждения чужого имущества. Я могу прислать вам данные по обеим подозреваемым.

– Отличная работа! Я все проверю.

Пока она шла к себе, Дженкинсон снабдил ее еще двумя именами, Сантьяго – тремя.

Вырисовывался бесконечный рабочий день и бесконечная неделя.

У себя в кабинете, в жестком кресле для посетителя, она застала пьющую чай Миру.

– Хотелось первым делом с тобой переговорить, – объяснила Мира свое появление. – Ничего, что я налила себе чаю?

– Правильно сделала. – Ева первым делом захлопнула дверь, потом сварила себе кофе.

– Я не ожидала, что она проявит такое нетерпение, – начала Мира. – Насколько я понимаю, вы разыскиваете женщину или мужчину с женским образом мыслей. Резкий скачок настроения в ее сегодняшнем письме свидетельствует о внутренней борьбе. Неудача вчера вечером лишила ее самоуверенности, что, в свою очередь, подорвало ее доверие к тебе. Она тебя подвела, а ее эго так тесно связано с иллюзией личных отношений с тобой, что она решила, что это ты ее подвела.

– Пибоди назвала это инфантильностью двенадцатилетней девчонки.

– Она недалека от истины. Мы имеем дело с эмоционально незрелой личностью. Велика вероятность социальной несостоятельности. Она умна, опытна, жаждет внимания, но ей мешает робость. Выдуманные отношения с тобой дают ей ощущение связи. Теперь ей стыдно, она рассержена и напугана. Ее прежняя храбрость оказалась притворством, твоим отражением.

– В первом письме она упомянула Никси.

– Да, ребенка – невинного, травмированного, но выжившего. Еще она писала о найденных в храме останках. Это неспроста: она сама подверглась насилию или получила психическую травму примерно в том же возрасте. Будь рядом с ней ты, этого не случилось бы. Будь она сильной и храброй – тоже. Справедливость не восторжествовала – с ее точки зрения. А теперь время пришло. Она взялась за то, на что прежде была не способна, и воображает себя твоим другом и партнером. Неудача и осознание, что ты будешь ее преследовать – не только по служебной необходимости, а изо всех сил, – заставляют ее воображать тебя изменницей.