между Сциллой Германии и Харибдой Франции, чтобы всем вместе покончить с гегемонией Англии. Но главное, чтобы плодами этой победы не воспользовалась третья сторона.

— Американцы?

— Именно.

— Что же, твоя позиция понятна…

— Есть еще один момент, ваше величество.

— О чем ты?

— Мы, к величайшему сожалению, не отделены от Европы ни Атлантическим океаном, ни хотя бы Ла-Маншем. Поэтому, если в Старом Свете полыхнет, мало никому не покажется. У нас нет права на ошибку…

— Что скажешь? — спросил у старого приятеля Александр, когда они остались одни.

— Все, как мы хотели, — пожал плечами Лопухин. — Этот юноша имеет самостоятельный взгляд на многие вещи и не признает авторитеты. И при всем при этом он очень силен.

— Не чрезмерно ли?

— Нет. Одаренных много, так что всегда могут найтись и посильнее. Главная его сила в ОЗК, а они сильны, пока за ними мощь государства. Убери в этой конструкции любую опору, как это едва не случилось совсем недавно, и она рухнет.

— Полагаешь, мы сможем его контролировать?

— А почему нет?

— Даже не знаю. Наверное, из-за его свадебного вояжа. Уж больно лихо он разворошил эти осиные гнезда по всему миру.

— Сейчас главное, чтобы в Европе все считали его вашим цепным псом и боялись, что вы его натравите на них. Насколько это соответствует действительности, не так уж важно…

— Надеюсь, ты прав…

— К тому же, — быстро добавил министр, — Колычев и сам прекрасно понимает риски, хоть и несколько их преувеличивает.

— Ты так думаешь?

— Ваше величество, мы, то есть Россия, давно уже не так слабы, как это было в конце прошлого века. У нас есть мощная армия и, самое главное, воздушный флот, способные выполнить любые поставленные перед ними задачи! Наша экономика сильна как никогда. Мы лидеры, как в технологическом, так и финансовом плане. Времена, когда иностранные банкиры могли манипулировать нами с помощью займов, давно закончились.

— То-то с нами все дружить захотели, — криво усмехнулся царь, но увлекшийся своей речью Лопухин, казалось, его не слышал.

— Господь возложил на нас это бремя, и мы не можем отказаться от него. Кому как не нам суждено создать устойчивую систему мира и процветания…

Александр хорошо знал своего министра и потому не перебивал. Сам он не любил высокопарных слов и никогда не выступал с витиеватыми речами. Во всеобщее благо государь тоже не верил, всегда предпочитая синицу в руках журавлю в небе. Но, с другой стороны, и помнивший Александра Освободителя старик Лопухин, и мальчишка Колычев правы. Мир стремительно меняется, и России никак не удастся остаться в стороне. А потому, если нельзя предотвратить, так надобно возглавить…

Глава 37

В это же самое время, в Царском селе, императрица Евгения и ставшая наконец ее статс-дамой Колычева прогуливались по саду. С утра ее величеству нездоровилось, но сейчас мигрень совершенно прошла, и государыня с удовольствием гуляла по посыпанным свежим песком дорожкам, выслушивая рассказы придворной о путешествии.

— Чудная ты, Саша, — улыбнулась царица. — Другая бы потащила своего благоверного во Францию с Италией, заставила бы виллу прикупить, да нарядов поболее, а ты с ним на край света в какие-то джунгли понеслась.

— В Европе мне бывать приходилось, а вот таких красивых рассветов, как в Абиссинии, или океана, как на Гоа, нет нигде! — беспечно улыбаясь, отвечала та.

— Любишь его? — понимающе кивнула умудренная жизнью женщина. — Думаешь, с милым и в шалаше рай?

— А разве это не так?

— Так, милая, так. Особенно, если этот шалаш в вашем дворцовом парке. Ну да я не о том хотела потолковать, пока мужья наши на прогулке…

— Вам, наверное, жаль, что здоровье не позволило отправиться с его величеством?

— Здоровье⁈ — криво усмехнулась царица. — Вот уж нет!

— Простите, я вас не понимаю.

— Да что тут понимать, вот уж скоро тридцать лет, как мы с Сашкой женаты, а до сих пор, как у него какая затея в политике, так у меня голова болеть начинает.

— Вы хотите сказать, что это…

— Его работа, — поморщилась Евгения Федоровна. — Ей богу, уже бы что-нибудь новенькое придумал!

— Вы уверены?

— Я, милочка, может, и не одаренная, но все-таки не дура!

— Но зачем ему это?

— С Вильгельмом встретиться хочет и, пока рядом нет лишних ушей, заключить какое-то соглашение.

— Но разве ваше величество стали бы ему мешать?

— Мешать ему в открытую никто не посмеет, но, видишь ли, в чем дело. Я ведь одна не поеду. При мне всегда статс-дамы, фрейлины, служанки, гувернантки и так далее…

— Полагаете, кто-нибудь из них может сливать информацию? — употребила подхваченные от мужа слова Саша.

— Как ты сказала? — удивилась царица. — Впрочем, все верно. Именно информацию, и именно что сливать, как воду в ватер-клозете!

— Простите, государыня, но мне показалось, что вы не очень рады возможному соглашению с Германией?

— А чего мне радоваться? Ты ведь встречалась с Вильгельмом. Что можешь о нем сказать?

— Ну, он человек своеобразный…

— Самовлюбленный болван! — отрезала Евгения Федоровна. — Ни черта собой не представляет, но при этом свято убежден в своем превосходстве, как представитель высшей расы!

— Точно, — припомнила Саша. — Он очень долго рассуждал о величии арийского духа.

— Это ты еще его папашу не видела. Вот уж дундук упертый был! Не представляешь, сколько он крови мне выпил, когда Сашка объявил о решении жениться на мне.

— А ему-то какое дело?

— О… не знаешь ты этих господ! Немцы свято убеждены, что если Россия и достигла чего-то, то лишь благодаря им. Вот как блаженной памяти Петр Алексеевич стал немцев на роль советников звать, да с германскими владетельными домами родниться, так, мол, дела на лад и пошли. Понимаешь? Никакие победы, никакие успехи, ни даже воздушные корабли, изобретенные дедом твоего мужа, значения не имеют. И тут мой Сашка вместо того, чтобы сочетаться династическим браком с очередной пучеглазой и впалогрудой принцессой, объявляет, что женится на русской барышне. Да еще и не одаренной…

— Скандал.

— Не то слово!

— И вы не можете им этого простить?

— Да плевать я на них хотела! Не во мне дело, а в детях моих. И в первую очередь в Николеньке. Думают, я не знаю, кто нашим гроссам нашептывал, что Николая надобно титула цесаревича лишить?

— Но теперь, когда у его императорского высочества открылся Дар, это уже не так важно?

— Твои бы слова да Богу в уши, — горько усмехнулась императрица. — Нет, мой сын для них все равно чужой. Не такой немец, как они все…

— И вы не желаете союза с ними?

— Точнее, я им не верю. Тевтоны опять желают на горбу России в рай въехать, чтобы потом на весь свет о своей исключительности рассказывать.

— И что же вы хотите предпринять?

— Сашенька, — проникновенно посмотрела на юную статс-даму царица. — Твой муж — лучший друг Николая! И он единственный, кто может его спасти…

— Но как?

— Поговори с мужем. Упроси его помешать составлению этого договора.

— Но…

— Личный договор двух императоров не имеет юридической силы! Его должен утвердить сенат. А Мартемьян там не последняя фигура…

— Ваше величество, я не могу вам ничего обещать. Однако непременно передам мужу ваши слова.

— Большего я от тебя и не прошу!

Глава 38

План русского царя был прост. Сблизиться с Германией, потом привлечь к этому союзу Францию, и всем вместе развалить Британскую империю, одновременно не дав захватить ее осколки Северо-Американским Соединенным штатам. Собственно говоря, упрашивать кайзера ему бы не пришлось. Тот давно горел идеей подобного союза, при этом будучи готовым играть в нем первую скрипку. И вот на этот случай Александру III и нужен был Колычев. Что-то вроде страшилки. Дескать, видите того парня? Он — бешеный! И если что, может вам такое устроить…

Вильгельм, демонстрируя лучший образец немецкого педантизма, прибыл на точку рандеву точно в назначенный срок. Личная яхта германского кайзера носила традиционное имя «Гогенцоллерн» и являлась, по сути, обычным корветом типа «Ниобе», с которого сняли все вооружение и капитально перестроили, чтобы иметь возможность разместить императора и его свиту. Реконструкция оказалась не слишком удачной, из-за чего флотские остряки прозвали его «летающим автобусом».

Согласно легенде, все было обставлено как почти случайная встреча на рыбалке. Потому внешний вид монархов, а также сопровождающих их лиц обязан был соответствовать антуражу.

Март для себя сразу отметил, что Вильгельм не до конца может скрыть волнение и даже нетерпение. Очевидно, тема