негромко постучал. Тотчас открыли. Они вошли в тесную переднюю, из-за перегородки, не доходящей до потолка, проникал слабый свет. Давыдченко шепнул что-то открывшему дверь мужчине и ушел. Мужчина скрылся за перегородку.

— Раздеваться не надо, проходите! — крикнул он оттуда.

Потапов вошел. В небольшой комнате горела жестяная керосиновая лампа с самодельным абажуром из книжного переплета. Лицо и грудь высокого человека, стоявшего у стола, были в тени, освещены лишь его сильные руки, опиравшиеся на стол.

— Давненько жду вас, — негромко сказал человек надтреснутым мягким баском и вышел из тени.

Это был человек лет пятидесяти пяти с вытянутым книзу лицом и выдающимся вперед острым подбородком. Светлые глаза смотрели внимательно, холодно. Густые седеющие волосы над выпуклым лбом были гладко зачесаны назад. На нем был хороший, несколько старомодный костюм из дорогого материала, широкие мятые лацканы оттопыривались, и он все время приглаживал их, брюки заправлены в грубые сапоги. Под пиджаком — военная гимнастерка без петлиц.

— Дмитрий Трофимович? Я тоже Дмитрий, но Сергеевич, — сказал он, протягивая руку. — Здравствуйте.

Потапов почувствовал сильную, жесткую руку.

— Давайте присядем, в ногах, говорят, правды нет, а мы оба нуждаемся именно в ней — не так ли? — мягко и неторопливо сказал Дмитрий Сергеевич.

Они сели к столу. Потапов внутренне собрался, но казалось, что он нервничает, — он и на самом деле волновался.

— Давыдченко рассказал мне про вас… — начал Дмитрий Сергеевич. — Мы в одинаковом положении — я тоже живу не под своим именем. Это нелегко…

— Да, да… — сказал Потапов и с готовностью добавил: — Главным образом в моральном отношении, но я перестал бояться, только когда перешел на чужой паспорт. И только после этого я стал учиться, получил диплом инженера, работу.

— Ваш научно-исследовательский институт эвакуирован? — все так же мягко и неторопливо спросил Дмитрий Сергеевич.

— Да. Полностью.

— А как же вам удалось остаться?

— Накануне эвакуации объявил, что ухожу в ополчение. Я ведь не из тех, кого в институте считали незаменимыми…

— Но вы же военнообязанный? — мягко перебил Дмитрий Сергеевич.

— У меня белый билет — эпилепсия.

— Всерьез?

— Да, я болел — это было давно, а теперь… умею болеть… — Из-за толстых стекол очков светлые глаза Потапова смотрели на собеседника спокойно и искренне. Потапов смотрел на него и старался понять, что тот сейчас думает, верит ли ему. Все в нем было неизменно: и мягкость речи, и холодная напряженность взгляда, а в эти минуты проверялось самое сложное звено легенды Потапова.

— Вы действительно купили дачу? — сочувственно спросил Дмитрий Сергеевич.

— Там я и познакомился с Давыдченко, — сказал со вздохом Потапов.

— Да, я знаю, — кивнул Дмитрий Сергеевич. — Кстати, какое он на вас производит впечатление?

Потапов поднял на него удивленный взгляд:

— Вы интересуетесь моим мнением о человеке, который пользуется у вас большим авторитетом, чем я?

— Когда собираешь кувшин по черепкам, каждому кусочку так трудно найти его единственно правильное место, — не сразу ответил Дмитрий Сергеевич. — Я спрашиваю не в смысле доверия. Я вообще не должен был задавать этот вопрос. Мне хочется только знать: когда вы уговаривали Давыдченко ехать из Гатчины в Ленинград, что вами руководило?

— Смесь трезвого рассудка и страха.

Потапов тщательно стряхнул со стола невидимую соринку, внимательно осмотрел свои пальцы и только тогда поднял взгляд.

— Зачем вы все это сделали? Я имею в виду все, все, начиная с отказа эвакуироваться? — спросил Дмитрий Сергеевич.

Потапов долго сидел, погруженный в свои мысли, не глядя на собеседника.

— А вам не хочется стать самим собой и однажды открыто съездить на могилу матери? — спросил он наконец.

Дмитрий Сергеевич пристально смотрел на него, но Потапов, кажется, не замечал его.

— Больше всего я хочу, чтобы вы поверили и не сочли меня дураком, — продолжал он, глядя на свои руки. — Вы спрашиваете: зачем? В ответ ничего определенного сказать не могу, а врать не буду. — Потапов помолчал и сказал с ожесточением: — Ясно только, что все это не мое и мне не нужно. Что взамен? Не знаю! Не знаю!

— Но шить белье для Красной армии?

— А вы прикажете ничего не делать? А как тогда жить, Дмитрий Сергеевич? — ответил Потапов очень серьезно. — Белье, наконец, может пригодиться всем.

— Кому — всем?

— Всем, вы меня прекрасно понимаете… И понимаете, почему я легко пошел на первое же предложение Давыдченко. В этом, кстати, ответ на ваш вопрос — зачем.

— Положим, вы дали согласие не так уж легко.

— Видимо, Давыдченко пытался повысить свои акции — бог с ним, — да, я согласился сразу же. — Потапов казался очень возбужденным.

— Откровенность за откровенность, — сказал Дмитрий Сергеевич мягко. — Вас рекомендовал нам Давыдченко, а его уровень, знаете… Мне показалось подозрительным, как вы охотно, без всяких выяснений, согласились пойти с ним к незнакомым людям. Я запретил ему тогда встретиться с вами.

— Надеюсь, однако, что не по вашему совету он сказал через дверь, что его нет дома.

— Ду-у-у-рак! — вырвалось у Дмитрия Сергеевича.

— Теперь это уже неважно. Он изложил мне, однако, цель, которую вы перед собой ставите, она показалась мне некрупной.

— Да, — согласился Дмитрий Сергеевич. — Для начала мы хотим предложить им свою ограниченно-культурническую услугу — сохранение исторических и культурных ценностей нашего города. Вы понимаете, что речь идет о богатстве, равного которому нет во всем мире, они знают об этом.

— Но тогда зачем идти через фронт? Зачем вам сейчас связь с ними?

— Предоставится ли нам потом возможность обратить на себя их внимание — вот в чем вопрос. Вы подумайте только, что будет в тот момент здесь твориться…

— Пожалуй, вы правы, — подумав, согласился Потапов.

— У нас есть еще одна возможность установить связь с ними, но, чтобы подойти к ней, нужно рисковать, а не хотелось бы, слишком великое дело намечено нами. Без громких слов — историческое.

Потапов медленно наклонил голову, соглашаясь, но спросил:

— А не будут ли эти наши ценности объявлены попросту военным трофеем? Тогда мы станем для них помехой.

— Не подлежит сомнению культура и цивилизованность этой нации, — ответил Дмитрий Сергеевич. — Но, может быть, именно поэтому нужна связь с ними.

— Идти к ним с этим? Не знаю… не знаю… Если бы пришлось идти мне, я бы не решился. Они спросят: от кого вы собираетесь сберечь свои ценности? Что прикажете отвечать?

— От большевиков…

— А что они могут с ними сделать? Вывезти они уже не могут, а когда речь подойдет к финалу, и думать об этом не станут. «Значит, вы хотите сохранить свои ценности от нас?» — спросят они. Что прикажете отвечать? К какой стенке становиться?

— Мне нравится, что вы