Сидевший у входа молодой человек с острым подбородком при их приближении предостерегающе молча поднял руку, но, узнав, так же не произнося ни звука, опустил.

Они поднялись по слабо освещенному лестничному пролету, который начинался сразу за дверью, и наверху Джессен, толчком открыв дверь, пропустил своего спутника в большой зал.

Глазам журналиста предстала любопытная картина. Хоть он давно знал о существовании «Гильдии», до сих пор ему не приходилось бывать в ее святая святых. Гарретт представлял себе это место похожим на те клубы рабочих и конторы благотворительных обществ по спасению обездоленных детей, где стоит неизменный бильярдный стол, еще один стол, заваленный газетами месячной давности, и, самое главное, в воздухе висит неистребимый запах бесплатного кофе. Но ничего этого здесь не было. Пол в зале был посыпан опилками, и у камина, потрескивавшего в дальнем конце зала, полукругом стояли стулья, на которых сидели люди самого разного вида и возраста. Молодые, похожие на стариков, и старые с молодыми лицами; в обносках и в щегольских костюмах; незаметные и сверкающие броскими фальшивыми бриллиантами. Все они пили.

Двое юношей на одном конце этого полумесяца сидели с оловянными флягами в кварту, дерганый мужчина, чей голос слышался чаще остальных, покручивал унизанными кольцами пальцами стакан виски, а маленький седовласый, со шрамом через все лицо старик, который сидел, подперев голову рукой и слушая остальных, сжимал стакан с какой-то прозрачной жидкостью.

Никто не поднялся с места, чтобы поздороваться с вошедшими, лишь бойкий мужчина приветливо улыбнулся им, и кто-то из компании подвинул назад стул, освобождая место для Джессена.

– Я как раз говорил… – начал было самый разговорчивый, но замолчал, глядя на Чарльза. Когда Джессен махнул рукой, мол, все в порядке, он продолжил: – Я как раз говорил, что раз уж на то пошло, есть места и похуже тюряги.

Джессен на это банальное замечание ничего не ответил, и в разговор вступил мужчина с кольцами.

– Да и что толку биться из сил, чтоб быть честным и правильным? Все равно полиция тебя рано или поздно снова сцапает. Они причину всегда найдут: не сообщил нового адреса или слоняешься без дела по улице – чем бы ты ни занимался, если ты хотя бы один раз у них побывал, обязательно попадешь туда снова.

Собравшиеся одобрительно зашушукались.

– Вот посмотрите на меня, – голос мужчины преисполнился гордости. – Я никогда не тужился жить правильно и «там» побывал уже дважды. В последний раз шестеро фараонов с трудом совладали со мной, если б не их дубинки, и вовсе не управились бы.

Джессен посмотрел на него с вялым любопытством.

– И что это доказывает, кроме того что те полицейские пожалели вас, иначе не стали бы церемониться?

– Ничего подобного! – Мужчина встал. Лощеный костюм преступника не мог скрыть его звериной силы, Чарльз это сразу заметил. – Да когда я здоров, вот как сейчас, со мной не то что двум, четырем полицейским…

Неожиданно рука Джессена взметнулась в воздух и схватила его за запястье.

– Вырывайтесь, – предложил он. Мужчина резким движением попробовал вырваться, Джессен вцепился в его вторую руку. – Вырывайтесь, – повторил он, но мужчина в железных руках Джессена был беспомощен и понимал это. Через какое-то время Джессен разжал пальцы. – Ну как?

Удивленные улыбки сидящих рядом ничуть не смутили бахвала.

– Да у него просто хватка особая, – беззаботно отмахнулся он. – Фараоны так не умеют.

Джессен пододвинул стул, и это простое, казалось бы, движение, заставило всех разом замолчать.

Он обвел взглядом повернувшиеся к нему лица. Чарльз, с интересом наблюдавший за происходящим, видя сосредоточенные взоры, устремленные на его друга, не мог не почувствовать, что посеянные им семена дали всходы.

Джессен начал неторопливо говорить, и Чарльзу показалось, что все это чем-то напоминает выступление лектора перед аудиторией. О том, что для слушателей Джессена подобное было делом привычным и даже желанным, свидетельствовало внимание, с которым они стали его слушать.

– То, что говорит Фальк, – Джессен указал на мужчину с кольцами, – правда… Действительно, есть места и похуже «тюряги». Правда и то, что полиция не оставляет в покое своих бывших подопечных. Но это происходит только потому, что подопечный этот сам не желает менять своего занятия. А почему подопечный не желает менять своего занятия? Потому что он просто не знает другого способа быстро заработать. Вот Уолли, – он кивнул в сторону тощего парня. – Он за что получил срок? За то, что украл вещь, которую барыга оценил в тридцать фунтов. Двенадцать месяцев каторжных работ за тридцать фунтов! Это примерно десять шиллингов шесть пенсов в неделю, да еще адвокат с судебными издержками обошелся ему в пятерку из этой суммы. Старина Гарт, – он указал на седовласого мужчину с джином в стакане, – получил пять лет каторги за еще меньшее. Он зарабатывал всего шиллинг в неделю.

Жестом он успокоил нетерпеливо заерзавшего Фалька.

– Я знаю, что хочет сказать Фальк, – продолжил Джессен все тем же спокойным голосом. – Он хочет сказать, что я не должен всего этого говорить, потому что, создавая это общество, я пообещал: никаких проповедей, никто не будет никого наставлять на путь истинный. Все знают, что неблагодарное это дело – перевоспитывать жулика, и я не собираюсь тратить на это время. Все то, что я говорю и делаю, нужно только для одного: чтобы вы, ребята, зарабатывали больше, занимаясь нормальным законным делом.

Есть один человек, который пишет про армию. Сейчас он занимается тем, что убеждает солдат изучать разные ремесла. А начал с того, что заставил их поверить, что каждый из них способен на большее, чем ходить строем и выполнять команды. То же самое пытаюсь делать и я. Что я сделал с младшим Айзексом? Я не читал ему нотаций и не молился за него. Айк был одним из лучших фальшивомонетчиков в Лондоне. Он из оловянных кружек делал такие монеты, что ни одна живая душа не могла отличить их от настоящих полукрон. Они и звенели, как положено, и не гнулись. Айк получил три года, и когда вышел, я нашел ему работу. Я что, лесоруба из него сделал или определил в Армию спасения за плугом ходить? Нет, потому что он бы тогда через неделю вернулся к своему прежнему занятию. Я нашел одну фирму в Бирмингеме, которая чеканит медали, и убедил их принять Айка. И он, когда оказался среди электрических ванн и гипсовых форм, понял, что может заниматься своим любимым делом, не имея никаких неприятностей с законом, поэтому и остался там.

– Но мы не фальшивомонетчики, – недовольно пробурчал Фальк.

– Это неважно, к чему угодно можно применить такой подход, – возразил Джессен. – Просто вы, ребята, не понимаете этого. Вот, допустим, мошенничество…

Было бы излишне прослеживать всю логическую цепочку, которую выстроил Джессен для того, чтобы убедить своих слушателей в том, что любой вор на доверие – это прирожденный коммивояжер. Многие из его доводов можно было назвать спорными, он не принимал во внимание свои же принципы и сглаживал те углы, которые столь проницательному слушателю, как Чарльз, казались непреодолимыми препятствиями на пути к полному перерождению. Между тем аудиторию свою он сумел убедить. Пока он говорил, количество слушателей увеличивалось. Весть о том, что Джессен (они, кстати сказать, называли его «мистер Лонг») произносит речь, как видно, распространилась по округе, потому что в зал по одному, по двое или по трое постоянно входили все новые и новые люди и подсаживались к камину. Они старались не шуметь, как будто не хотели пропустить ни слова из его речи.