Хесус Рамирес прекрасно понял ее и быстро отпустил руку.

Вскоре в столовой на этой же улице она с жадностью ела из огромной тарелки huevos rancheros — яичницу по-селянски, тушеную фасоль и желтый рис. Наевшись, Консепсьон отодвинула от себя тарелку и простонала:

— Я не помню, чтобы я когда-нибудь столько ела. — Затем она бросила взгляд на счет, который официантка положила на их столик, и сказала: — Позвольте мне, по крайней мере, заплатить за себя. — У нее еще оставалось несколько долларов, и она пока не превратилась в нищую окончательно.

— Claro que по[71]. Вы у меня в гостях. — Хесус вынул потрепанный кошелек из воловьей кожи и достал оттуда несколько таких же потрепанных купюр. Прежде чем спрятать кошелек, он замялся. — Может, вам нужны деньги? Я мог бы немного одолжить, пока вы найдете работу.

Консепсьон покачала головой: гордость не позволяла ей признаться, что деньги ей действительно нужны.

— А вы не знаете, где можно найти работу? — спросила она.

— Здесь всегда нужны люди, чтобы убирать в доме или присматривать за детьми, — ответил он. — Как у вас с английским?

— Знаю немножко, — сказала Консепсьон. Она и правда пыталась практиковаться по разговорнику.

— Не волнуйтесь, выучите еще. К тому же есть курсы, на которые вы всегда можете пойти.

Она отхлебнула кофе, наслаждаясь его молочной сладостью.

— Я не собираюсь задерживаться здесь надолго, — сообщила она ему. — Мне нужно только заработать денег, чтобы добраться до Нью-Йорка.

— Нью-Йорк? Это далеко отсюда. — Он с любопытством взглянул на нее. — У вас там семья?

— Нет, никого у меня там нет.

— Тогда, наверное, работа? — Она снова покачала головой. Хесус выглядел смущенным. — Perdóname, señora[72], но зачем вы хотите отправиться в место, где никого не знаете и где для вас нет работы?

Консепсьон на мгновение задумалась, решая, как много она может рассказать ему. Они только что познакомились и, возможно, больше никогда в жизни не встретятся. К тому же она не знала, насколько все это ему нужно. Поэтому Консепсьон, думая не так о Хесусе, как о неприкаянной душе своей дочери на Небесах, просто ответила:

— Я кое-что пообещала. И намерена выполнить свое обещание.

— А что мы будем делать с рождественской елкой?

Лайла оторвалась от кроссворда, который разгадывала, и посмотрела на Нила.

— Не знаю, дорогой. Я об этом как-то не думала.

Раньше Лайла всегда старалась устраивать Рождество по полной программе: елка, увешанная украшениями, которые она собирала в течение года, праздничные сборища родственников и друзей, билеты на сюиту из «Щелкунчика», праздничный обед и все, что к нему положено. Но в этом году у нее не лежало к этому сердце. Это будет их первый праздник, который они проведут без Гордона, и первый — не дома. Все, что она сделала для создания рождественского настроения, — это поставила ароматическую свечу и повесила на дверь их маленькой квартирки над гаражом венок из сосновых веток.

Нил, сидевший на диване, который в разложенном виде служил ему кроватью, укоризненно взглянул на мать, перестав натягивать свои непромокаемые ботинки. За эту неделю после его приезда сюда из школы она еще ни разу не видела его улыбки, прежде с такой готовностью появлявшейся на лице сына. В сущности, после смерти отца он не был похож на самого себя. Его первоначальные попытки сохранять мужественное выражение лица, усилия, которые порой граничили с настоящей манией, сменились угрюмой замкнутостью. Лайла вспомнила, каким увидела сына на платформе, когда приехала встретить его на железнодорожную станцию. Нил выглядел так, будто каким-то образом сам ожесточал себя. Подойдя к ней, он вместо обычных для него крепких объятий, от которых у нее трещали ребра, ограничился холодным поцелуем в щеку и странным официальным тоном произнес:

— Спасибо, что пришла встретить меня. Не нужно было этого делать.

Немного оторопев, Лайла решила не придавать этому значения и возразила:

— Что за глупости! Неужели ты думаешь, что в твой первый день на новом месте я позволила бы тебе ехать домой на такси?

Нил пожал плечами.

— Я мог бы добраться автостопом.

По блеску в его глазах она поняла, что этот ответ не был импровизацией. Нил сознательно хотел уколоть ее. Другой вопрос — почему? Считает ли он, что в их нынешнем затруднительном положении виновата она?

С этого момента, казалось, что бы она ни делала, его все раздражало. Как и эта ситуация с елкой…

— До Рождества уже меньше двух недель, — многозначительно произнес Нил.

— Ты мог бы и не напоминать об этом. Сейчас ни в один магазин нельзя зайти, чтобы тебя не атаковали все эти рождественские акции. А если мне придется еще раз прослушать «Каштаны жарятся на открытом огне» в исполнении Мела Торма, я просто сойду с ума.

Лайла надеялась, что шутливый тон даст ей какую-то поблажку в глазах Нила, но она ошиблась. Сын, похоже, даже не слышал ее и, сидя перед окном, смотрел куда-то вдаль.

— А помнишь, когда я был маленьким, мы с тобой и отцом ездили накануне Рождества по городу и рассматривали празднично украшенные витрины?

При этом воспоминании Лайла улыбнулась.

— Я всегда брала в машину термос с горячим шоколадом, — оживившись, сказала она. — И одеяло, на случай, если тебе захочется спать. Но ты никогда не засыпал. Ты всегда бодрствовал и был энергичен. — Нилу уже давно пора было ложиться спать к тому моменту, когда они выезжали на арендованном автомобиле, чтобы полюбоваться праздничным городом. В этот час тротуары уже были в основном пустынны и они могли спокойно выйти из машины, не опасаясь, что их будут толкать или подгонять толпы прохожих. Шикарные магазины «Сакс» на Пятой авеню, «Мейсис», «Блюмингдейлс», «Лорд и Тейлор»… Незабываемое зрелище!..

— Больше всего мне нравилось, когда шел снег, — задумчиво произнес Нил. — Такое приятное ощущение — видеть улицы белыми! Тогда я представлял себе, что нахожусь на Северном полюсе. — По лицу Нила блуждала слабая печальная улыбка, он продолжал вглядываться в заснеженный пейзаж у себя перед глазами, в картину своего безоблачного прошлого, которое сейчас от него отделяло нечто гораздо большее, чем просто расстояние. Затаив дыхание, Лайла ждала, что сын скажет что-то еще, что-то такое, что поможет ей навести мост через появившуюся между ними в последнее время пропасть; но он опустил голову и продолжил зашнуровывать свои ботинки.

«Я плохая мать», — подумала Лайла. Возможно, она всегда была плохой матерью, но очевидным это стало только сейчас, когда они потеряли Гордона, который сохранял равновесие в их семье. Тем не менее она не собиралась сдаваться.