– По хвамилии Бонапартий! – усмехнулся Осип. – Мало ли чего при смерти человек скажет, отец! Чуть не забыл, возьми вот, Сёме в гроб положишь или в могилу кинешь. Он ее достойнее, чем я. Он настоящий солдат был, регулярной армии. Не то что мы, ополченцы, “принеси – подай, пошел… лесом, не мешай”!

Осип вынул из-за пазухи тряпицу, размотал и вложил в ладонь Матвею серебра медальку.

– А что на ней написано, Ося? – спросил старик. – Я, вишь, грамоте не обучен.

– Написано на ней: “Не нам, не нам, а имени Твоему!” Прощай, отец, пойду я!

Закинул сумку за спину и ушел. Лодку оттолкнул и погреб. Кто говорит – в монастырь, к вологодскому берегу, а иные – мол, на большую дорогу к лихим людям. Их у нас после победы много шаталось в лесах. В общем, больше не видали…»

* * *

Утром, кто болел, мучиться не стали. Митя с Волдырем приняли по полстаканчика вина вместе с чаем, а одоночек горилки оставили Василю-морячку. Слива удержался, на жажду вчера не напил. Чуть только рассвело, отправились к бытовке лесорубов. Было пасмурно и тихо.

Там уже завтракали. Василь-старший на большой сковороде жарил яичницу с салом и луком, варил кофе на синем газовом цветке и выглядел удивительно свежим и трезвым. Спокойный взгляд, улыбка – как у идола с острова Пасхи, точные движения. Будто и не выпил он вчера сверх нормы два стакана самогона. Ни слова не говоря, он усадил рымбарей за стол и выдал им ложки. Слива пожал руку чернобровому и румяному хлопцу, младшему Василю. Тот слегка смущался.

Морячок, смеясь, похмеляться отказался. Митя убрал самогон под стол. Съели горячую глазунью, запили крепким кофе со сгущенкой и ожили.

Пока Волдырь и Василь-моряк курили на морозце, а Василь-малой убирал со стола и мыл посуду, Василь-старший, Митя и Слива дошли до обгоревшей церкви. Обугленные бревна были переметены снежком, как на черно-белом фото, а вблизи все так же пахли гарью.

– Думаю так! – Василь-старший ковырнул топором угольки и сразу перешел к делу. – Насквозь бревнышки не прогорели, значит, починить мы их сумеем. Аккуратненько запилим, огарки стешем. Митрий Иваныч, где твой лес?

– В лесу, где ему еще быть? – Митя соображал пока туговато.

– Надо притащить, на толстый горбыль распустить и подогнать на чистые места. Трактором возьмем?

– Трактором не подобраться. Можно снегоходом по бревнышку вытаскать. У меня в скалах хлысты сухие спрятаны, как раз для ремонта.

– Вот и добре. Нагелями стянем, будет как новенькая! Ну а досочки тесовые, те, что обгорели, вы уж сами. Леса вместе строим, лады?

– Лады-то лады, – засомневался подошедший Волдырь, – да ведь у тебя, Василь Иваныч, своей работы полно? Какая у вас задача? Ты вчера что-то говорил, да я запамятовал.

– Работа моя не волк, дядька Вова, ты не пугайся. Митрий пусть сухой лес таскает, а ты мне покажь, где рубить на дом. Друг дружке поможем, глядишь, и переможем. Нам сказано пожарище раскатить, лесу навалить и часовенку сляпать – вместе с домом. Но это ж летом. Сейчас только снос да заготовки. А на кой сносить, если можно починить?..

Митя ушел домой и вскоре вернулся, примчался на снегоходе с санями:

– Конечно, аппарат не как у вашего начальника, но тоже не из худших! Кто со мной в лес за хлыстами?

Он газанул и с фонтаном снега из-под гусеницы развернул «Ямаху» на озеро:

– Вон малой Васёк, вижу, хочет прокатиться! Отпусти его со мной, Василий Иваныч, где он там, в Хохляндии вашей, на «Викинге» погоняет? У меня Стёпка лихо ездит, я и Ваську научу.

Васёк не показал виду, но глаза заблестели.

– Пусть едет, – разрешил Василь-старший, – только, чур, Славян тогда со мной.

– Я тебе его дарю! – Митя осклабился. – Только властям не выдавай, а то он на нелегальном положении. Особливо этому героическому начальнику-охраннику, псу цепному. Садись сзаду, Василёк!

Василёк устроился на сиденье за спиной у Мити, снегоход выскочил на лед и, подбрасывая сани на ропаках, полетел вдоль деревни к дальнему лесу, к рыжим стволам сосняка на скалистом берегу. Встречный ветер зашумел в ушах, из глаз выдавливая воду.

Небо к морозцу разъяснело, выглянуло неяркое солнце, снег под тонкой коркой наста стал рассыпчатым, как песок. Волдырь уселся рядом со старшим Василем в кабине трактора, а Слива с морячком улеглись плечом к плечу в больших санях, тех, на каких прибыла вчера бытовка. Тронулись следом за Митей. Из его тайника решили приволочь сразу пачку стволов для ремонта церкви.

Пока трактор добирался до леса, Митя с Васильком уже вытащили на лед пару бревен. В лесистых скалах, в Митиной пачке-заначке, они цепляли комель хлыста веревочкой-удавкой, закидывали его на сани и волокли по склону меж соснами, виляя, как на трассе гигантского слалома. Вершинка оставляла в снегу широкую борозду. На третьем спуске Митя пустил Василя-малого порулить.

Тот прокатился сначала без прицепа, почувствовал силу «Викинга» и верткость его руля, а потом с синим бензиновым дымом и воем двигателя заложил на скорости резкий поворот. Улыбаясь во все зубы, подъехал к Мите:

– Цепляйте, Митрий Иваныч, со свистом домчу!

– Аккуратнее, Васёк, это все же не мотоцикл, тут лыжи закусит – не вывернешь!

– Ладно!

Вдвоем они закинули комель на сани, и Митя вместе с петлей удавки прицепил их к фаркопу. Василёк оседлал снегоход и плавно сдвинул сани под уклон.

– По старому следу! – крикнул ему вдогонку Митя.

Парень махнул рукой – слышу, мол. Митя оглянулся кругом. Сверху, со скал, ему было видно, как приближается трактор, как дымят трубы над его домом и над домом Манюни, как плывут вдали над белым озером темные полоски берегов. Только не видать в прибрежном сосняке снегохода с Васильком в седле, и что-то не выезжает он на лед, а пора бы. Митя прислушался: и мотора не слыхать. В чем дело?

В тревоге зашагал он скоро по следу гусеницы, увязая в снежной борозде, по-медвежьи переваливаясь и тяжело дыша с похмелья. Углубился в сосняк и увидел заглохший на боку снегоход, опрокинутые сани и Василька, неподвижно лежащего возле сосны лицом в снег. В глазах у Мити почернело. Он подскочил к парню и, с трудом сдерживаясь, осторожно перевернул его за плечи. Василек застонал.

«Живой, слава богу!» – мелькнуло в голове у Мити. На бледное лицо Василька слева, с виска на скулу, сползала, раздуваясь, гематома. Глаза были закрыты. Плечо казалось как-то странно вмятым, словно вдавленным в тело, а левая рука висела тряпкой. Митя стряхнул снег с лица парня.

– Щас, щас, терпи, сынок! – прошептал он, подскочил к «Викингу», отхватил ножом веревку с бревном, выровнял сани и одним рывком поставил тяжеленную тушу снегохода на лыжи. Потом подхватил Василька под спину и коленки, поднял на руки и уложил в сани.

К счастью, снегоход завелся. Митя быстро и осторожно вывез Василька на лед. Притормозив возле трактора, где старший Василь со Сливой и морячком закатывали бревна в большие сани, Митя соскочил с сиденья: