– В вашей клинике недовольны существующей властью? – Оршанский принял боевую стойку и выудил диктофон из кармана.

Не полученная грамота злобно похихикала над Верой и растворилась, прихватив с собой пухлый конверт.

– Нет, – попыталась она спасти положение, – в моей голове. И не властью, а необходимостью заполнять формуляры, составлять отчетность и лебезить перед комиссиями.

– А заставляют?

– Нет. Просто приходится. Другого выхода нет.

– Выход есть всегда.

Вера знала, что журналист ошибался. Не потому, что был глупым или не знающим. Он просто был молодым, а этот недостаток, как известно, быстро проходит.

– Чего вы боитесь в своей работе? – неожиданно поинтересовалась она.

– Так сразу не скажешь. Есть, наверное, какие-то вещи…

– Например?

– Указать неверные факты, обидеть кого-то незаслуженно.

– Обижать вообще никого не надо. Даже заслуженно. Ну, это так, риторическое отступление. А о чем мечтаете?

– О признании, конечно! О верно выбранной теме, о неповторимом репортаже, о Пулитцеровской премии, наконец.

«Снова молодость. Опять максимализм, горячность и желание славы».

– А мои мечты гораздо приземленней.

– И чего вы хотите?

– Просто не остаться без работы.

– А… – Он не понимал, а она не знала, как ему объяснить и надо ли это делать. Наверное, нет.

– В общем, для этого просто необходимо делать все, что требуется, независимо от своего личного отношения к конкретному виду работ. Было бы чудесно, если бы врач мог просто лечить, а не в обязательном порядке выдавать несколько научных статей в год.

Корреспондент внимал ей с открытым от удивления ртом и такими же распахнутыми во всю ширь глазами. Он настолько не ожидал этого внезапного приступа откровенности, что даже – слава богу! – забыл нажать заветную кнопочку записи на своем диктофоне.

– Нет, я не имею ничего против науки. Просто кесарю кесарево. У нас достаточно научно-исследовательских институтов, где могут и должны заниматься разработками, проводить семинары и созывать конференции. И уж конечно, любой хороший специалист обязан идти в ногу со временем, следить за новыми тенденциями и быть в курсе происходящего. Но заставлять всех и каждого писать о том, до чего им на самом деле нет никакого дела, отрывая драгоценные минуты от задач, о которых у них действительно радеет душа, я считаю верхом глупости и непродуктивной занятости кадров. Пусть пишут увлеченные этим процессом люди, а остальные вполне могут остаться читателями. И, поверьте, наука от этого не пострадает. Меньше времени будет тратиться на вычленение из хлама и мишуры переписанных или скачанных из Интернета давно устаревших статей по-настоящему интересного, нового и важного слова. Это просто мое мнение, – еще раз подчеркнула она на тот случай, если и с выключенным диктофоном Оршанский сумел записать все сказанное на пленку своей профессиональной памяти.

– Ясно. А при чем здесь диагнозы и формуляры?

– А и действительно ни при чем. Диагнозы надо записывать хотя бы для себя, а формуляры нужны начальству. Ничего не попишешь. То есть наоборот: писать как раз и приходится. Видите, хотя бы в чем-то наши профессии похожи. Хотя в вашей гораздо больше творческого наполнения. Я пойду заполнять карточки, а вы придавать увиденному художественное обличье. – Вера протянула корреспонденту руку и решительно произнесла: – Всего хорошего.

На сей раз он и не пытался задержать. Видно, карточки и формуляры интереса не вызывали не только у Веры, но и у всех читателей его журнала. Оршанский вежливо пожал протянутую ладонь:

– Я пришлю вам материал на подпись.

Вера скользнула в белоснежную тишину кабинета, радуясь собственной предприимчивости. Не было ни медицинских карточек, ни историй болезней. Был лишь предлог избавиться от докучливого корреспондента, устранить нежелательного свидетеля своего раннего ухода домой. Вряд ли директору медицинского центра понравилось бы журналистское заключение о том, что в его клинике врачи получают много, а работают мало. Зато теперь Оршанский, убежденный ее праведным монологом, отбыл восвояси с абсолютной верой в то, что в этой замечательной больнице доктор и швец, и жнец, и на дуде игрец. Хорошо, что сам главный врач не являлся сторонником стандартизации и был из тех директоров, кто позволяет сотрудникам настолько ограничить бюрократическую документацию, насколько это возможно. А уж врачи в этом заведении оставались только врачами, а потому и мечтали лишь о том, чтобы не остаться без такой работы.

Карты пациентов были давно заполнены медсестрой и аккуратно сложены на Верином столе. Если доктору понадобится что-то вспомнить или уточнить, она быстрее разберется в аккуратном почерке помощницы, а не в своих профессиональных каракулях. Но сейчас Вера не могла думать о своих больных. Хотя определенно она с большей охотой думала бы именно о них, а не об исчезнувшем с журнального стола конверте и об ушедшем из дома и ничего ей об этом не сказавшем муже. Вера торопилась, быстро переложила из халата в сумочку так и не позвонивший за весь день мобильный (никто в ней не нуждался, никто не скучал), вставила ноги в сапоги, вытащила руку из рукава халата. Аккуратный стук в дверь, и рука снова в халате, сапоги в шкафу, а ноги в туфлях.

– Вы еще не ушли, Вера Петровна? – Медсестра обращается на «вы», значит, пришла не одна и не просто так, и туфли вернулись на ноги Веры. – Тут Валерий Андреевич прислал… – Девушка нерешительно топталась в дверях, будто Вера, узнав то, что она привела каких-то протеже главврача, могла их не принять.

– Заходите. – Не принять было невозможно. Вера снова подумала о том, как удачно избавилась от журналиста. Тот бы непременно почуял запах жареного и встал в стойку. Какая удача! Блат процветает не только в государственных клиниках, но и в частных. И что означает это робкое «Валерий Андреевич прислал»? Уж, наверное, не по закону оформленный прием, а по знакомству. Без всякой очереди, без талона, а главное – без кассы. Нет корешка – нет человека, а нет человека – нет проблемы с налогообложением. Нет документов – нет и прибыли. Удобно и выгодно. И уж наверняка выгодой такой Валерий Андреевич пользуется не один раз в год. Так что за осторожным стуком в Верин кабинет во внеурочное время стоит не человеколюбие и сострадание, а страсть к наживе. И наживу эту доктор Киреев и доктор Сизова определенно делят в некоем процентном соотношении, о котором, конечно же, не станут докладывать читателям журнала «Здоровье людям», потому что работают по системе «Здоровье врачам».

Вера грустно усмехнулась собственным мыслям. Все это имело место быть: и отсутствие очереди, и талона, и упоминания в документах. Возможно, и нажива была. Об этом Вере оставалось только догадываться: ее никто не приглашал забирать свою долю в укромном уголке. Тем не менее ни одну из правд, которую увидел бы Оршанский за тихим стуком и робким вопросом, она бы не стала оспаривать. Но она бы добавила и свою: стук и вопрос означали сложный случай, нетипичную проблему и признание того, что только она, Вера Петровна Сизова, может с этой проблемой справиться.