Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он схватил сына за руку довольно грубо и сжал маленькие пальчики в своем кулаке, когда Глеб попытался вырваться. Тогда я взяла мальчика за другую руку, и тот покорно пошел с нами к матери. Ольга стояла у колонны, а вот Ирмы с моими бокалами нигде не было видно.
— Витя сказал, что ты преподаешь английский, — начала та, притягиваю к себе сына за плечо. — Таким малышам?
— Они уже не малыши, — ответила я, чувствуя в коленях неприятную дрожь. Она передалась от руки Виктора, который теперь стиснул руку мне. — Моим самым младшим три годика. Есть, правда, среди них парочка двухлеток особо упорных родителей.
— И почему ты молчал?
Она снова смотрела на Виктора с вызовом. А я чувствовала, что останусь сейчас без пальцев.
— Я просила его молчать, — проговорила я чуть охрипшим от получасового крика голосом. — Мне тяжело, неужели так трудно понять?
Теперь вызов звучал в моих словах. А, может, и в глазах тоже. Виктор потянул меня назад.
— Оль, мы сейчас придем. Ире надо передохнуть.
Именинница кивнула, но путь мне тут же преградила другая родительница, но я достаточно быстро и возможно даже малость резко заявила, что не беру новых учеников. Шаг, два, три… Уже больше похожий на бег. И свобода террасы. Шум ночного города. Толпа людей, которой нет до меня дела.
— Я сейчас.
Через секунду, за которую я лишь успела вытянуть гудящие ноги и откинуть волосы с влажной шеи, Виктор вернулся с тарелочкой канапе. За ним шел официант с новыми бокалами.
— Я хочу воды, — сказала я молодому человеку в белой рубашке, отодвигая от себя бокал.
Тот обещал мигом обернуться. Я перевела взгляд на Виктора, придвинувшего ко мне стул почти вплотную. Его рука свободно легла мне на плечо.
— Я поражен. И не только я. И все же я больше. Потому что именно мне врали про школу.
Я повела плечом, но скинуть руку не получилось.
— Я веду занятия в библиотеке для разных возрастных групп и заодно даю парочку частных уроков. Ну, есть еще садик, но это раз в неделю и более стандартно, чем- то, что ты сейчас видел. Еще вопросы будут?
Я смотрела на него с вызовом. Вернее, хотела так смотреть, но взгляд мой выглядел, думаю, в тот момент больше усталым, чем грозным. Я вдруг почувствовала себя выжатым лимоном. И заодно жутко голодной.
— Будут, — Его коленки вжались в мои и безжалостно мяли платье. — Можно тебя поцеловать?
Мои глаза явно увеличились до размера стекол его очков. Сколько он выпил с друганами?
— За нами слишком пристально сейчас наблюдают, — пробормотал он и притянул меня к себе раньше, чем в моих ушах отзвенел последний звук его фразы.
Спиртом от него не пахло, шампанским тоже… Он целовал меня по-трезвому. А я отвечала ему по-пьяному, чувствуя вместо желудка сгусток нервов. Губ ему оказалось мало, но когда Веселкин попробовал пустить в ход язык, я легонько толкнула его в плечо. Глаза в глаза. Всего пару секунд, и в мой попало целое бревно, но я не решилась на ощупь коснуться своих влажных ресниц.
— Ваша вода!
Стакан ударом гонга опустился на столик. Я схватила его, точно утопающих соломинку, и осушила почти залпом, так безумно хотелось пить. На ладони Виктора лежал кусочек багета со свежим огурцом и соленым лососем. Я покорно открыла рот, но откусила хлеб ровно посередине, чтобы не прикусить пальцы женишка.
— За нами все еще наблюдают? — спросила я, когда Виктор приставил к моему рту второй бутербродик.
— Плевать, — Его глаза не смеялись. — Я просто хочу кормить тебя с рук…
— Я предпочитаю миску, — прошептала я едва различимо.
— Сегодня, кошка, ты гуляешь по моим правилам. Уговор дороже денег.
Я опустила глаза. К кольцу, и проглоченный уже бутерброд тут же напомнил о себе не очень приятным образом. Но я уже откусила от второго куска и пыталась жевать, боясь сказать что-то не то.
— Там уже салаты и горячее. Детям накрыли отдельно, и нас я попросил отсадить от столика именинницы.
— Спасибо.
— Тебе спасибо, кошка. Идем?
Он встал и протянул мне руку. Я приняла ее в надежде, что та не сразу окажется у меня на талии. И она оказалась там лишь у столика, когда Виктор представлял меня какой-то паре. Пожилой. Но к счастью, не родителям Ольги.
Соседи заговорили про мою работу. Я старалась больше есть и отделываться общими фразами. Веселкин молчал, даже простым "угу" не включаясь в разговор. Я уже дошла до своей поездки в Штаты по обмену опытом. Рассказала, что жила в семье с маленькими детьми и водила младшего на разные занятия. В том числе и в библиотеку на "стори-тайм" и "Мамми-энд-ми", где мамы вместе с малышами читали книги и пели песенки. Рассказала и про американские садики, про их программы раннего развития и свои идеи внедрения этих методов в преподавание английского как иностранного… Неожиданно Виктор поднялся, заявив, что мы хотим потанцевать.
Этого я хотела меньше всего. Теперь его руки получили полную свободу, и если мои пальцы, как приклеились к его плечам, так и не отлипали до конца танца, то его не оставили на моей спине живого места. Я дернулась, как только смолкла музыка, но Виктор удержал меня у груди и припал губами к кончику моего носа:
— Ты не сыта еще профессиональным трепом? Я сыт по горло…
Новый медляк. Черт бы побрал диджея! Смены темпа явно не планируется до конца вечера. Во сколько дети у них ложатся спать? Когда можно будет свалить? Отсюда и из объятий женишка. Его пальцы перебором скользили по спине от первого позвонка до последнего, и струна в виде застежки бюстгальтера готовилась лопнуть первой, нарушив романтичный мотив песни.
— Виктор… — я собиралась произнести и отчество, чтобы вернуть в наше общение хоть какие-то границы.
Не успела. Выдохнула отчество уже ему в губы и перестала дышать. Два бокала вина, водки за столом не было. От нее отказались оба мужчины. Не мог же Веселкин напиться так быстро… Или виноват бокал шампанского, который мы принесли с террасы… Или виновата музыка, полумрак, нервы… Или перебрала я, потому что не отталкиваю женишка, а отвечаю на поцелуй с не меньшей страстью.
— Ай-нид-ту-гоу-ту-бафрум…
Я не смогла отпроситься в туалет по-русски. У меня не поворачивался язык. Он у меня вообще не ворочался, а ноги заплетались. Я уставилась на себя в зеркало и схватилась за сумочку, которую забыла у столика вместе с накидкой. Пришлось костяшкой указательного пальца убрать вокруг губ следы от поцелуев, а вот по самим губам размазывать оказалось нечего.
— Хочешь, дам свою помаду?
Я отшатнулась от зеркала, увидев в нем отражение Ольги.
Она протянула мне помаду без кисточки, и я опрокинула флакончик на подушечку указательного пальца.
— Послушай, Ирина, пока нас никто не слышит. Из мужчин.