Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты мне зуб выбил.
— Ты это заслужил!
Леша торопливо показал на ладони крупный белый осколок. Не меньше половины отломал!
— Тебя вообще убить надо было за твои подвиги, стукачина сучий!
Леша судорожно глотнул и вдруг ожил.
— Я понимаю, понимаю все, — зачастил он, заслоняясь выставленными ладонями. — Да, виноват. Я вправду нехорошо поступил, меня заставили, ты ведь знаешь, как опера умеют раскручивать, ты же все понимаешь...
— Я знаю, как они умеют. Ничего страшного. Это же не убойная статья была, голимая мелочовка, тебе на допросе никто кишки на локоть не наматывал. Меня вот не заставили себя оклеветать, а ты, гад, ссучился. Явку с повинной написал, душу захотел облегчить. Облегчился прямо в мою душу, так ведь, гондон ты штопаный? За что мне такой подарок? Я тебе что-нибудь плохое сделал?
— Не, не сделал, — выдавил Леша.
— Ну, теперь буду снимать с тебя должок. Хочу получить моральную компенсацию.
— Какую?! — ошалел Есиков. Должно быть, на смотрелся по телевизору фильмов о жутких тюремных извращениях и вообразил невесть что.
— Равноценную. Одевайся, пошли.
— Я не пойду!
— А в зубы? — Я занес кулак.
— Не надо меня бить!
— Не боись. Я же сказал, что это было только начало. Пошли, дружок!
— Никуда я с тобой не пойду, — несмело отказался Леша. — Куда это идти?
— Со мной, козлятина, — ласково улыбнулся я, — в мир иной!
— Илья, одумайся, — слабым голосом попросил Леша.
Я посторонился. Слава все правильно понял и выступил вперед. Схватил Есикова за плечо и вытолкал из комнаты.
— Обувайся, — сказал я. Леша замотал головой.
Слава легонько врезал ему по печени. Лешу подбросило. Он скрючился и засипел.
— Не филонь. — У меня пропала жалость к стукачу. — Будешь шланговать, замочу прямо здесь.
Не разгибаясь, Есиков сунул ноги в ботинки и стал поспешно завязывать шнурки.
Боли стукач опасался сильнее казни. Ну не дурак ли?
— Я дверь закрою? — проскулил Леша, когда его выставили на лестничную площадку. Слава вопросительно посмотрел на меня. — Да запирай, — разрешил я. — Какая разница?
Мы спустились во двор. Леша мелко трясся. Рыло у него раздулось и посинело, как у насосавшегося вурдалака. Слава затолкал стукача на заднее сиденье и устроился рядом.
— Куда вы меня? — обреченно спросил Леша.
— В лес.
На Колтушском шоссе я загнал машину в лес и вынул из багажника складную лопатку. Слава выволок безвольно обмякшего стукача.
— Вот, — выбрав небольшую полянку, я воткнул в землю лопату. — Копай здесь.
— Что ты собрался делать? — Леша заторможенно пялился под ноги.
— Вернуть кое-какие долги. Раньше я брал у земли то, что не клал, а теперь положу то, что не брал.
Взбодренный поощрительный ударом по почкам, Леша принялся за работу. Он замерил длину под свой рост, аккуратно снял дерн и принялся выкидывать землю, время от времени останавливаясь, чтобы перерубить корень. Мы со Славой молча наблюдали. Корефан проникся значением момента и замер, почти не мигая. Он умел ждать. Леша работал. Отвал на краю могилы рос. Когда Есиков углубился по пояс, я скомандовал отбой. — Вылезай наверх и раздевайся.
— Зачем раздеваться? — промямлил Леша.
— Чтобы труп не опознали. Одежду я в другом месте сожгу или выкину в реку.
— Илья...
— Вразуми его, — попросил я Славу.
Вразумленный Леша безропотно начал расстегивать пуговицы. Он изо всех сил старался тянуть время. Наконец сбросил с себя одежду и остался в одних плавках.
— Трусы тоже снимать?
— А как же! Плавки полетели в общую кучу.
— Теперь ложись в могилу и устраивайся поудобнее. Тебе в ней доолго лежать, до Страшного суда.
— Илья-а... — жалобно заблеял предатель.
— Ложись, тварь!
Леша поспешно вытянулся на дне. Славиной оплеухи он боялся больше, чем смерти. Мне тоже не хотелось, чтобы корефан перестарался, неправильно расценив мои намерения. Я подошел к краю ямы.
— Хорошо в могиле?
Стукач ничего не ответил. Его колотило от страха. Я плюнул и попал ему на живот.
— Спи спокойно, дорогой товарищ, — с максимально возможной желчью, на которую только был способен, произнес я и стал ногой спихивать на него землю.
Конечно, можно было взять лопату, закидать его с холмиком и утрамбовать как следует, чтоб не выбрался, но мне эта затея уже опротивела. Не мог я за здорово живешь умертвить старого приятеля.
Пусть даже продавшего меня с потрохами. И так наказал его предостаточно.
Я покидал шмотки в багажник. Слава все правильно понял и сел в машину.
— Поглумились, и будет.
Я завел мотор, и могила со стукачом осталась у нас за спиною.
— Затейник ты, Ильюха. — Корефан щелкнул золотым портсигаром и пустил дым.
Отъехав подальше, я выкинул одежду в кювет. Пусть Есиков добирается до дома, как хочет. Интересно, кто на трассе остановится подобрать голого мужчину? Лично я не остановился бы, другие, полагаю, тоже. Надеюсь, Лешин путь будет долгим. А ведь ему еще в запертую квартиру ломиться, ключ-то мы вместе с одеждой выкинули. Совершив эксгибиционистский вояж, Есиков наверняка получит ценный опыт. Может быть, ему даже понравится, и он со временем привыкнет.
— Это только начало, — пробормотал я. Слава поглядел на меня, но ничего не сказал.
— Зайдешь? — предложил он, когда я привез его к дому.
— Мне к Маринке надо заехать. — Пьянствовать, когда впереди было много дел, не хотелось. — Надо ее тоже порадовать.
— Барыгу ты сегодня порадовал, меня порадовал, стукача своего порадовал, теперь Маринкина очередь, — хмыкнул корефан. — Умеешь ты дарить людям радость.
— А то ж! — признал я и свалил.
Затея с казнью предателя меня не тронула. После вчерашней мясни я вообще мало о чем беспокоился. Наверное, бессонная ночь сказывалась, но на меня навалилось вдруг мрачное чувство непрошибаемой самоуверенности. С таким можно горы свернуть! Или это выработалась привычка к победе? Мы проваландались с Есиковым до половины седьмого. Поздновато было еще куда-то ездить, и я решил остаться у Маринки. Сотрудники фирмы «Аламос» могут караулить меня возле дома до полного истощения. Завтра вернемся со Славой, тогда и посмотрим, у кого нервы крепче. Навряд ли испанцы станут что-то предпринимать своими руками. Для грязной работы по устранению препятствий на пути к великой цели благородным рыцарям нужны наемники, а их еще надо отыскать во враждебном криминальном мире.