Они отыскали своего истинного владельца.

Только сейчас мне представилась возможность изучить перстень шейха аль-джабаль. Я покрутил кольцо, но с пальца снимать не стал. Перстень смотрелся на своем месте. Он был как загадочная игрушка, притягательная и заманчивая. Мокрое золото ярко блестело, а плоский отполированный изумруд казался окном в прекрасный и пленительный мир — кто ли далекого детства, то ли чего-то более раннего... гораздо более древнего.

— Я никогда не расстанусь с тобой, — сказал я этому миру, и он отозвался, ласковой и бодрящей волной затопив плечи, руки и голову. Я словно глядел откуда-то сверху, из-под потолка, мгновенно увеличившись в размерах, как раздувается воздуш ный шар, накачиваемый из мощного баллона. На мгновение мне показалось, что я действительно вырос, такое появилось ощущение превосходства над всеми остальными людьми, ощущение знания чего-то ранее неведомого. Мне помогал могущественный союзник, который делал мой ум острее и прозорливее. Это было чудесно, и я осознал, что могу наслаждаться игрой с людьми.

Я удовлетворенно рассмеялся, добавил горячей воды и погрузился в блаженную дрему. Я уже начал видеть сны, при этом краем бодрствующего сознания понимал, что сплю. Мне привиделось, будто я разговариваю с Лешей Есиковым. Подлый стукач подстригся под рокабилли — у него начинали отрастать бакенбарды и был зачесан куцый напомаженный кок.

— Знаешь, в чем польза падения Сатаны? — горячо доказывал я.

— В сладости искушений, которыми он нас испытывает?

— Нет. В огне! Когда создал Господь Адама, то повелел Сатане поклониться человеку, но сказал Сатана: «Я лучше Адама, ибо Ты создал меня из огня, а его из глины». Сатана исполнился гордыни и не поклонился Адаму. Ослушался Творца и впал в неверие. Замыслил бунт и был низвержен с Небес. С тех пор воспылал Сатана ненавистью к детям Адама. Но в борьбе с ним закаляется человек. Ибо раскаляется глина от огня и, одолев огонь, становится крепче камня.

— А если глина не одолевает огонь? Тогда она рассыпается в прах.

— Человек одолевает огонь, а не глина. Человек всегда одолевает Сатану!

Я проснулся, словно от толчка. На самом деле я проснулся от холода. Вода давно остыла. Мне еще что-то снилось, но запомнил я только отрывок нашего с Есиковым спора.

Меня била дрожь. Я вылез из ванны и поспешил в кабинет, к часам. «Проспал! — испугался я. — Заснул и все проспал!» Почему-то спросонок меня пугала мысль, что я не успею встретиться с Борисом Михайловичем в одиннадцать. Вытираясь на ходу полотенцем, я вбежал в комнату, споткнувшись о кулек с золотом, и увидел на циферблате стрелки, задранные, как усы довольного пожарного.

— Десять десять, — пробормотал я, от сердца от легло.

Спешить, собственно говоря, было некуда. Одиннадцать часов — это начало рабочего дня директора антикварного магазина. Господина Маркова можно навестить и в двенадцать, и в час, ничего не изменится. Под влиянием здравого смысла опасюк унялся.

— В ад всегда успеем, — бодро рассудил я и от правился готовить завтрак.

К салону «Галлус» я подъехал в начале первого, не потрудившись предупредить Бориса Михайловича. По дороге я завернул в магазин и купил новую куртку из тонкой коричневой кожи. Являться к приличному человеку в «боевой» кожанке, покоцанной об асфальт и распоротой на плече бандитской пулей, я счел недостойным истинного джентльмена. Хватит моей помятой и побитой в хлам машины. Наскоро обновив гардероб, ринулся в антикварную лавку. Удачно запарковался напротив крылечка и достал трубку.

— Борис Михайлович? Доброе утро, Илья Потехин вас беспокоит. Хочу кое-что показать.

— Когда вы будете?

— Да вот прямо сейчас и зайду.

С этими словами я выскочил из машины, вытянув газетный сверток с блюдом и холщовую сумку, в которой лежала чарка, два портсигара и несколько разномастных ложек с вилками. Сумку нацепил на плечо, сверток сунул под мышку, захлопнул дверцу, вздохнул, оглядев убитую тачку, квакнул сигналкой и вошел в салон.

— Добрый день! — Высокая лощеная кобыла с приклеенной улыбкой преградила мне дорогу. — Я к Борису Михайловичу...

— Вот сюда, пожалуйста. — Зубы у кобылы были белые, пластмассовые. От шеи сладко пахло духами. Выше мой нос не доставал.

— Спасибо, — я сунулся в боковой закуток, прикрытый занавесью. За ней скрывался коридор и кабинеты администрации.

Кобыла ловко обогнала меня и постучала в директорскую дверь.

— Можно, Борис Михайлович? — протараторила она.

— Войдите!

На секунду я оказался затертым между лоснящимся пузом Маркова (тоже немаленького дяди) и упругими буферами кобылы. От буферов пахло здоровым разогретым телом и разнотравьем. От директорской одежды исходил аромат благородной свежести, чуть с кислинкой.

— Спасибо, — тепло улыбнулся кобыле господин Марков, и дверь за нами закрылась. — Прошу вас, Илья.

Я присел к директорскому столу, огромному антикварному динозавру благородного черного цвета. Надо полагать, мореный дуб или что-то в этом роде. Борис Михайлович, одетый в поношенный сюртук с фиолетовой бархатной жилеткой, казался прилетевшим из девятнадцатого века путешественником во времени. Ветхий трон с плюшевой обивкой, служивший директорским креслом, был едва ли не древнее письменного стола. Когда Марков угнездился на своем месте, я понял, что именно так и должен выглядеть настоящий путешественник во времени. Сел на свой аппарат и единым росчерком пера перенесся в двадцать первый век.

— Полагаю, разговор будет предметным? — скользнул Марков глазами по свертку, который я поместил на краю стола.

Ничто в его внешности не напоминало о недавно пережитой трагедии. Да, сын погиб, но чувства есть чувства, а дело есть дело.

— Именно так. — Я принялся распутывать бечевку. Взгляд господина Маркова остановился на перстне ас-Сабаха. — Вот, что я хотел вам предло жить.

Развернув газету, я подал Борису Михайловичу блюдо. Глаза Маркова забегали по перстню, блюду и браслету, открывшемуся из-под рукава куртки. Директор принял товар, четким профессиональным жестом перевернул, осмотрел клеймо.

— Что у вас еще есть? В покер с ним играть не садись!

— Не могу сказать, что это набор... — Я полез в сумку и выложил остальное. — Но мне явно пофартило.

— Чарка с охотничьим орнаментом, угу, — оценил клеймо Марков. — Портсигары, жаль, с дарственной гравировкой... Понятно.

Он выудил из жилетного кармана ключ на цепочке и открыл сейф. Достал старинный ящичек с медными уголками. Снял крышку. В ящичке лежали разборные весы с гирьками.

В исключительных случаях, как, например, в работе с личными клиентами, Борис Михайлович производил оценку сам.

— Ложки-вилки некомплект, — напомнил он, — поэтому много не дам.

Я не торговался. В условиях назревающей войны планировалась эвакуация в отдаленную сельскую местность. Финансовые средства требовались позарез.