Мусевени отреагировал на вторжение РПФ в Руанду приказом угандийской армии перекрыть границу и блокировать массовый исход руандийцев, старавшихся умыкнуть любое военное снаряжение, до какого могли добраться. Он также связался с Хабьяриманой, чтобы предложить переговоры.

— Мы пытались решить все мирно, — рассказывал мне Мусевени. — Но Хабьяримане было не до того. Он был занят — обеспечивал себе помощь Бельгии, помощь Франции. А потом стал обвинять меня в том, что я все это начал. И тогда мы решили: пусть все будет как будет.

Тито Рутеремара смеялся, вспоминая эти первые дни войны.

— Хабьяримана был очень глупым человеком, — говорил он. — Взявшись обвинять Мусевени, он спас нас. Теперь, вместо того чтобы не давать нам переходить через границу в Руанду, Мусевени закрыл границу с другой стороны — чтобы мы не могли вернуться. Так что Хабьяримана на самом деле вынуждал нас упорно сражаться с ним, даже когда нам могло казаться, что мы проигрываем.

* * *

А Кагаме следил за первыми сообщениями о вторжении РПФ из Форт-Левенворта, что в штате Канзас, где он на правах угандийского офицера проходил курс подготовки. На второй день войны Фред Руигьема погиб. Ходили слухи, что он был убит двумя своими офицерами, которые затем были отданы под трибунал и казнены. Впоследствии с подачи РПФ стали говорить, что Руигьема был убит огнем противника, а те два офицера попали во вражескую засаду. Как бы там ни было, через десять дней после гибели Руигьемы Кагаме бросил учебу в Канзасе и вылетел обратно в Африку, где дезертировал из угандийской армии и сменил погибшего друга на посту полевого командира РПФ. Ему оставалось всего несколько дней до 33‑го дня рождения.

Как-то раз я спросил Кагаме, нравилось ли ему сражаться.

— О да! — ответил он. — Я был очень зол. Я был очень сердит. И я буду продолжать сражаться, если будет причина. Я всегда буду сражаться. У меня нет с этим проблем.

И он определенно был хорош в своем деле. Военные специалисты оценивают армию, которую он сформировал из разношерстных остатков первоначального отряда Руигьемы, и кампанию, которую он провел в 1994 г., как работу настоящего гения. То, что Кагаме удалось вытянуть ее с арсеналом, составленным только из минометов, гранатометов и потрепанных «Калашниковых» (которые один американский оружейный спец назвал при мне «куском дерьма»), лишь добавляло блеска его легенде.

— Проблема — не в снаряжении, — говорил мне Кагаме. — Проблема всегда в человеке, который им владеет. Понимает ли он, для чего сражается?

На его взгляд, решительные и хорошо дисциплинированные бойцы, мотивированные последовательными идеями политического улучшения, всегда способны взять верх над солдатами коррумпированного режима, который не интересуется ничем, кроме собственной власти. РПФ подходил к армии как к своего рода полевому университету. На протяжении всей войны офицеров и солдат держали «в тонусе» не только военной муштрой, но и регулярной программой политических семинаров; каждого поощряли мыслить и говорить самостоятельно, обсуждать и оспаривать партийную линию, невзирая на то, что учили служить ей.

— Мы старались поощрять коллективную ответственность, — объяснял Кагаме. — Во всех моих функциях — в РПФ, в правительстве, в армии — моя главная задача — помогать растить людей, которые способны без раздумий брать на себя ответственность.

В те годы, когда РПФ был партизанской армией, он создал себе репутацию не только политической, но и строгой физической дисциплиной. В большинстве стран Африки солдатская форма и оружие долго считались — и считаются до сих пор — своего рода лицензией на занятия бандитизмом. На четыре года сражений в Руанде кадровым бойцам РПФ были запрещены браки и даже ухаживание; воровство каралось плетьми, а офицеров и солдат, повинных в таких преступлениях, как убийство и изнасилование, чаще всего предавали смертной казни.

— Я не вижу пользы сохранять человеку жизнь после того, как он так оскорбил других, — рассказывал мне генерал Кагаме. — И люди это уважали. Это привносило здравый смысл и дисциплину. Не давай вооруженным людям воли делать все, что вздумается. ЕСЛИ ТЫ ПОДГОТОВЛЕН ДЛЯ ПРИМЕНЕНИЯ СИЛЫ, ТЫ ДОЛЖЕН ПРИМЕНЯТЬ ЕЕ РАЦИОНАЛЬНО. ЕСЛИ ТЕБЕ ДАЕТСЯ ШАНС ПРИМЕНЯТЬ ЕЕ ИРРАЦИОНАЛЬНО, ТЫ МОЖЕШЬ ОКАЗАТЬСЯ ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ ОПАСНОСТЬЮ ДЛЯ ОБЩЕСТВА. В этом не может быть никаких сомнений. Твоя цель — защищать общество.

В конце войны, в июле 1994 г., даже многие международные гуманитарные работники смотрели на РПФ с благоговением и с трогательной убежденностью говорили о праведности его дела и поведения. Вряд ли РПФ пошел воевать из чистого человеколюбия, но он, пожалуй, был единственной вооруженной силой на земле, действительно оправдывавшей требования конвенции о геноциде 1948 г. То, что некоторые элементы РПФ совершали ответные показательные убийства против предполагаемых génocidaires и творили зверства в отношении мирных граждан-хуту, не было предметом спора; в 1994 г. «Международная амнистия» сообщила, что между апрелем и августом «сотни — возможно, тысячи — безоружных гражданских лиц и пойманных с оружием в руках противников» были убиты солдатами РПФ. Но что более всего впечатляло наблюдателей в закатные дни геноцида — так это общая сдержанность этой повстанческой армии, даже когда ее солдаты узнавали, что деревни их предков и их собственные семьи уничтожены.

— У парней из РПФ была впечатляющая четкость цели, — говорил мне Джеймс Орбински, врач-канадец, который работал в Кигали во время геноцида. — Они имели представления о правильном и неправильном, разумеется, довольно гибкие, — я имею в виду, они же все-таки были армией, — но в основе своей их идеи и действия были, черт возьми, скорее праведными, чем наоборот. У любой армии всегда есть свой стиль. Эти парни… их форма всегда была отглажена, они были чисто выбриты, а их ботинки сверкали. Смотришь, как они разгуливают в расположении части, — два парня держатся за руки, трезвые как стеклышко, гордые тем, что они здесь. СРАЖАЛИСЬ ОНИ КАК ДЬЯВОЛЫ. НО КОГДА БРАЛИ ОЧЕРЕДНОЙ НАСЕЛЕННЫЙ ПУНКТ, ЭТОГО ОБЫЧНОГО АФРИКАНСКОГО МАРОДЕРСТВА И В ПОМИНЕ НЕ БЫЛО. Я помню, когда пал Кигали, один парень взял из какого-то дома радиоприемник, так его немедленно вывели и расстреляли.

А один бизнесмен-хуту рассказал мне другую историю:

— Они были очень организованными, очень сплоченными — и мародерствовали, как дьяволы. Да, правда, не просто каждый хапал для себя. В основном это было вполне организованно, с командной структурой. Но то, что им было нужно или чего хотелось, они забирали — от и до. Они приехали в мой магазин на грузовиках и вынесли из него все подчистую. Мне это не понравилось, но в то время я был рад помалкивать. Я считал это в большей или меньшей степени налогом за освобождение — в то время.

* * *

Герои, спасители, глашатаи нового порядка. В тот момент парни и мальчишки Кагаме (многие из них были не «чисто выбриты», а просто слишком молоды для бритвы) были такими. Но геноцид продолжал омрачать их триумф, и победа была далеко не полной. Враг не был разгромлен; он просто сбежал. Куда ни повернись, в самой Руанде и в приграничных лагерях, среди лидеров РПФ и «Власти хуту», гуманитарных работников и иностранных дипломатов, в горах, в кафе, даже в битком набитых руандийских тюрьмах, — везде говорили, что будет еще одна война, и притом скоро. Такие разговоры начались сразу после последней войны, и я слышал их почти каждый день в каждый из своих приездов.