— Освободим! — подбодрил полковник. — А милиционер — живой?

— Живой, живой! — заверила Лыткарева очень убедительно, потому что тут ей врать не пришлось.

— Ну, хорошо, дайте трубку этому.

И полковник продолжил переговоры с Маховцом.

Пообещал, что автобус заправят бензином.

Порекомендовал прокатиться, если уж так хочется, до Шашни, а там бросить валять дурака, иначе придется принять строгие меры.

На том и договорились. Маховец напомнил про Петра.

— А он не хочет возвращаться! — веселым голосом сказал полковник.

— Как это не хочет?

— А вот так. Ему с нами лучше!

— Пусть сам скажет!

Привели Петра, он взял трубку.

— В самом деле не хочешь назад? — спросил Маховец.

— Не очень. Рано или поздно они начнут стрелять.

— И мы начнем стрелять, Петр. Но дело не в этом. Тебе хочется обратно в тюрьму?

— Нет.

— Тогда иди к нам. В автобусе у тебя будет шанс, я обещаю. Я кое-что придумал.

— Что?

— Не могу по телефону!

— А это реально?

— Перестань такие вопросы задавать, они же слушают!

— Понял. Вообще-то мне к ним неохота, — с тоской сказал Петр. — И я бы выпил сейчас еще.

— Дадим, — пообещал слышавший это полковник.

— Нет, — мотнул головой Петр. — С ментами пить совесть не позволяет, — сказал он не как сам по себе, а как некий придуманный герой, с которого он в данный момент брал пример, хотя и не помнил, в каком кино он этого героя видел или в какой книжке про него читал.

Полковник, естественно, не мог отдать Петра безвозмездно. Его не поймут. И он выдвинул встречное условие:

— Хорошо, берите своего, а двух выпустите! Желательно женщин! Или если болен кто.

— У нас все здоровые! — заверил Маховец.

— Человек ранен! — сказала Нина, показывая на Ваню.

— Да ладно тебе, царапина! — отнекался Ваня. Он не мог уйти. Ему было стыдно за свои выкрики, он собирался все переделать. Ему даже хотелось, чтобы автобус поскорее отпустили, чтобы они поехали дальше и Маховец с Притуловым закончили свой обход. Тогда-то и наступит его, Вани, очередь.

— Нельзя выпускать, — тихо сказал Притулов Маховцу. — Они скажут, что труп тут у нас.

— Не выпустим — Петр обидится и все равно скажет.

— А чего ему обижаться? Сам сюда не хотел.

— Сперва не хотел, а теперь захотел. Людей не знаешь? Они хотят того, чего хотят последнего.

— Верно, — кивнул Притулов Маховцу солидно — как умный человек соглашается с умным человеком. — А что у тебя за план?

Плана у Маховца не было, но ему не хотелось выглядеть болтуном, и он его тут же, с ходу, выдумал:

— Приезжаем в город. Там светофоры, машины. Встаем с тобой у двери. Потому что остальным, я вижу, свобода не очень нужна.

— Точно.

— Встаем у двери, — продолжал Маховец. — Заставим шофера ехать быстро. С поворотами. И где-нибудь выпрыгнем. Все-таки город, дома, закоулки всякие, лес за городом, а у нас оружие. Шанс есть.

— Облава будет.

— Пусть. Но шанс все-таки есть.

— Есть, — согласился Притулов. — А Петру что скажем?

— Скажем, что будем торговаться. Да неважно, он плохо соображает вообще, пьяный. А про труп — пусть узнают. Может, и не так плохо. Пусть думают, что у нас тут все серьезно и если что, мы еще кого-нибудь грохнем.

— Легко.

— Ну? — обратился Маховец к пассажирам. — Кого отпустим?

— А давайте всех! — сказал Сережа Личкин, который опять выпил и опять изрядно захмелел. — И поедем одни! В Сочи!

— Ага. Пять метров отъедем, и они всех нас постреляют.

— Да? А мы тогда сдадимся!

— Хочешь сдаться?

— Нет. Но что делать-то?

— Спать! — сказал Маховец.

— Спать я не хочу, — улыбнулся Сережа. — Я уже поспал. Я лучше еще выпью.

— Ну? — напомнил Маховец. — Кого?

— Нас с дочерью выпустите! — потребовала Любовь Яковлевна. — Она как раз и женщина, и больная, ей операцию делали, она кровью истекает! — сообщила она и бандитам, и пассажирам, чтобы не вздумали ее осуждать. Если бы она за себя просила, а то ведь за дочь!

Но Арина все испортила.

— Ничего я не истекаю, — сказала она. — Хочешь — иди одна.

— Вот, посмотрите на нее! — возмутилась Любовь Яковлевна. — Тебе что ли тут лучше?

— Да уж лучше, чем с тобой! — Арина наслаждалась возможностью говорить матери правду.

— Надо девушку эту отпустить, — сказал Мельчук, не уточняя.

Все поняли, какую девушку.

Но и Вика, как ни странно, отказалась, покачав головой.

— Иди, — повернулся к ней Тихон.

— Сам иди.

— Она добавки хочет! — захохотал Личкин.

— Что же это такое? — удивился Маховец. — Всем тут нравится? Мне это приятно, честное слово! И вам? И вам?

Он задал эти вопросы Наталье и Нине.

— Пошел вон! — презрительно ответила Наталья. Ее клонило ко сну, она откинула сиденье и уже впадала в пьяную дрему.

— Иди, Наташа, — попросил Курков. — Ты сама не понимаешь, что делаешь.

— Все я понимаю, отстань!

А Нина Маховцу не ответила. Она очень боялась того, что может случиться, но не хотела оставлять Ваню. То, что меж ними началось, может продолжаться только здесь, а там будет уже не так или вообще не будет.

— У меня мать болеет! — сказал Димон. — Отпустите меня. Она там умереть без меня может. Имейте совесть!

— Ну, иди, — разрешил Маховец. — Подойди к двери и жди. Кто еще?

— Иди, дура! — сказала Любовь Яковлевна дочери. — Христом Богом тебя прошу, иди!

— А почему женщины обязательно? — подал голос Тепчилин. — У нас равенство. И ты же говорил, — напомнил он Притулову, — что бабы вообще не люди.

— Я не так говорил, а если и говорил, то это я говорил, а ты помолчи! Давайте лучше господина Федорова отпустим!

— Федоров не заложник, — напомнил Маховец.

— Неважно. Зато как они ему рады будут!

Маховец понял ход мыслей Притулова. Федоров — личность известная. Случай попадет в газеты, он и без Федорова попал бы, а с Федоровым будет международная огласка. И ментам вряд ли нужно, чтобы он погибал в перестрелке, и они действительно будут ему рады.

В трубке завозился голос, как зажатый в кулаке кузнечик. Маховец поднес трубку к уху.