— Я не против.

— Я хочу пригласить тебя на свидание. Завтра. Хочу, чтобы ты надела свой самый любимый наряд и позволила мне сводить тебя куда-нибудь.

Я рассмеялась.

— Ты уверен? Мой любимый наряд — это полоски и горошки на фоне всех цветов радуги.

— Ничего другого я и не ожидал. — Грэм улыбнулся.

Боже. Эта улыбка. Эта улыбка творила со мной невероятные вещи. Я положила Тэлон на пол, чтобы она могла ползать по комнате, а Грэм продолжил:

— И… Люсиль?

— Что?

— У тебя на щеке какашки.

Я подошла к зеркалу и с округлившимися от ужаса глазами схватила детские салфетки, чтобы вытереть лицо. При взгляде на тихо хихикающего Грэма мои щеки покраснели еще сильнее. Я скрестила на груди руки и прищурилась.

— Ты только что пригласил меня на свидание, хотя моя щека была в какашках?

Он без малейших колебаний кивнул.

— Конечно. Это всего лишь маленькая какашка. Она не отменяет того факта, что я влюблен в тебя и хочу пригласить на свидание.

— Что? Постой. Что? Повтори еще раз… — Мое сердце бешено забилось, голова пошла кругом.

— Что я хочу пригласить тебя на свидание?

— Нет. Перед этим.

— Что это всего лишь маленькая какашка?

Я замахала руками.

— Нет-нет. После этого. Та часть фразы о…

— О том, что я влюблен в тебя?

Вот опять. Сердце бешено колотится. Голова кружится.

— Ты влюблен в меня?

— Каждой частицей своего сердца.

Но, прежде чем я ответила, прежде чем с моих губ успело слететь хотя бы слово, мимо меня… прошла маленькая девочка.

Вытаращив глаза, мы с Грэмом уставились на его дочь.

— Неужели она… — начал он.

— Думаю, да… — ответила я.

Грэм подхватил Тэлон на руки, и я могла поклясться, что от его восторга даже стало светлее в доме.

— Она только что сделала свои первые шаги! — воскликнул он, кружа дочь в объятиях и покрывая поцелуями ее щечки, отчего малышка звонко смеялась. — Ты только что сделала свои первые шаги!

Мы оба чуть не прыгали от счастья, радуясь успеху Тэлон, которая просто не переставая хихикала и хлопала в ладоши. Остаток вечера мы провели, сидя на полу, пытаясь вынудить Тэлон сделать еще несколько шагов. Каждый раз, когда ей это удавалось, мы радовались так, словно она выиграла Олимпийское золото. Хотя в наших глазах она действительно была чемпионом.

Это был лучший вечер в моей жизни: на моих глазах любящий меня мужчина свободно и открыто выражал любовь к своей дочери. Когда Тэлон наконец уснула, мы с Грэмом отправились в его спальню, а потом просто лежали, крепко обнимая друг друга, пока сон не сморил нас.

— Люсиль? — прошептал он мне в затылок, когда я ближе прижалась к его теплому телу.

— Да?

— Не хочу, чтобы это оказалось правдой, но должен предостеречь тебя. Придет время, и ты разочаруешься во мне. Я не хочу этого, но мне кажется, когда люди любят, они со временем разочаровываются друг в друге.

— Да, — понимающе кивнула я. — Но я достаточно сильная, чтобы справиться с этим. Ведь может настать и такой день, когда ты разочаруешься во мне.

— Да. — Грэм зевнул и притянул меня ближе к себе. — Но почему-то я уверен, что в такие дни я буду любить тебя еще больше.

* * *

Следующим утром я все еще пребывала в эйфории от признания Грэма и успехов Тэлон. Это состояние покинуло меня ровно в тот момент, когда я приехала на работу. Мари сидела в своем кабинете «Садов Моне» и, переплетя пальцы, изучала бухгалтерские книги. Обычно она занималась бумажной стороной бизнеса, а я, так сказать, фасадом. Мари была знатоком своего дела, но едва войдя в тот день в офис, я почти физически ощутила напряжение, плотным облаком окружающее ее.

Я точно знаю, что сказала бы мама, увидев в этот момент свою малышку-дочь.

Моя Мари Джой снова все усложняет?

— Что такое? — спросила я, прислоняясь к дверному косяку.

Она взглянула на меня и, нахмурив брови, откинулась на спинку стула.

— Ты соизволила заговорить со мной впервые с тех пор…

— Как ты переехала к своему бывшему?

— К своему мужу, — поправила она.

Мы действительно не разговаривали с тех пор, как Паркер перевернул все с ног на голову, и Мари вернулась к нему. Я избегала любых разговоров на эту тему, потому что знала: сестра сделала свой выбор. У Мари такой характер: она вечно все усложняет, но если приняла решение, то уже не отступится. Я не могла ничего сказать ей, чтобы убедить уйти от чудовища, с которым она сейчас делила постель. Все, что я могла сделать, это терпеливо ждать того момента, когда придется склеивать осколки ее разбитого сердца… снова.

— Что это? — кивнула я в сторону стопки документов.

Она покачала головой.

— Ничего. Просто пыталась проверить расчеты.

— Это не «ничего». — Я подошла к столу и села напротив Мари. — У тебя такое выражение лица…

— Какое?

— Сама знаешь. Взволнованное.

— О чем ты? С чего бы это мне выглядеть взволнованной?

Я посмотрела на нее, взглядом давая понять, чтобы она и не пыталась отрицать свое беспокойство.

Мари вздохнула.

— Думаю, мы больше не можем держать в штате Крисси.

— Что?! Она лучшая. На самом деле, она круче нас двоих вместе взятых. Крисси нам просто необходима. Вообще-то я планировала обсудить с тобой повышение ее зарплаты.

— В том-то и дело, Люси. У нас нет возможности дать ей прибавку. Денег едва хватает, чтобы выплачивать ей зарплату. Поэтому я считаю, что будет лучше проститься с ней.

Я прищурила глаза, удивленная ее словами и уверенная, что авторство этой идеи принадлежит не ей.

— Это ты сама придумала или Паркер подсказал?

— Люси, я дипломированный специалист и не нуждаюсь ни в чьих подсказках. Это мое мнение.

— Крисси любит свою работу, — сказала я.

Мари слегка пожала плечами.

— Она мне тоже нравится, но бизнес есть бизнес. Ничего личного.

— Теперь ты говоришь, как Лира, — фыркнула я. — Ничего личного, просто бизнес. Бездушие.

— Она не бездушная, Люси. Просто вы никогда не старались понять друг друга.

Я приподняла брови, удивленная тем, что Мари заступается за Лиру.

— Мари, она бросила своего ребенка.

— Мы все совершаем ошибки.

— Да. — Я медленно кивнула, все еще пребывая в замешательстве. — Но ошибиться — это пролить молоко, пересушить в духовке пиццу, забыть про годовщину свадьбы. А уйти от новорожденного ребенка, который несколько недель провел в отделении интенсивной терапии? И даже не появиться, зная, что с ребенком уже все в порядке? Это не ошибка. Это выбор.