— Нью-йоркское управление.

— Он ранен при исполнении?

Хейворд замялась.

— В какой-то степени, — мягко вмешался Пендергаст. — Я — особый агент ФБР Пендергаст, коллега лейтенанта.

Священник бодро кивнул и пожал ему руку.

— Я пришел, чтобы совершить над лейтенантом д’Агостой надлежащие таинства, в частности помазание болящего.

— Помазание болящего… — повторила Хейворд.

— Мы обычно называем его соборованием, но слово это неточное. Понимаете, таинство помазания совершается во имя жизни, а не смерти, оно врачует от телесных недугов, — негромко, мелодично продолжил священник.

Хейворд опустила голову, сглотнула.

— Надеюсь, вы не против, что я вдаюсь в детали? Мой приход иногда пугает людей. Священника якобы зовут, только если кто-то при смерти, но это отнюдь не так.

Хейворд, хоть она и не была католичкой, успокоила его прямота.

— А «синий код», который объявили… Он не означает…

— С лейтенантом работает бригада отличных хирургов. Если есть возможность его спасти, они спасут. Если нет… на все Божья воля. А теперь скажите — могут ли у лейтенанта быть причины не желать соборования?

— По правде говоря, он никогда не был ревностным католиком. — Хейворд растерялась. Она и не помнила, когда Винни в последний раз ходил в церковь. И все же сама мысль о том, что его посетит священник, как-то утешала… да и д’Агосте это, наверное, понравилось бы. — Я бы не отказалась. Винсент бы это одобрил.

— Ну и хорошо. — Священник взял ее за руку. — А вам я могу чем-нибудь помочь? Может, вам нужно о чем-то распорядиться? Позвонить? Не хотите ли исповедаться? У нас при госпитале есть часовня.

— Нет, спасибо. — Хейворд посмотрела на Пендергаста, но тот промолчал.

Отец Белл взял свой черный портфель и пошел по коридору в служебную зону — шагом бодрым и уверенным, слегка даже торопливым.

Лора закрыла лицо руками. Пять процентов… или меньше. Один шанс из двадцати. Слабая надежда, которую принес священник, улетучилась. Лучше бы ей свыкнуться с мыслью, что Винни ничего этого не понадобится. Погибнуть вот так, впустую! Ему даже сорока пяти нет… Тут же нахлынули воспоминания, обрывочные, тяжкие; плохие воспоминания — терзали, хорошие… мучили еще больше.

Откуда-то издалека раздался голос Пендергаста:

— Я хочу, если все кончится плохо, чтоб вы знали: Винсент отдал жизнь не просто так.

Хейворд, не отвечая, смотрела сквозь пальцы на пустой коридор, в сторону, куда ушел священник.

— Капитан, офицер полиции каждый день рискует жизнью. Вас могут убить в любой момент, где угодно, при любых обстоятельствах — будь то бытовая ссора или задержание террориста. Смерть на службе всегда почетна. Винсент выполнял самый почетный долг — он помогал покарать виновного. В расследовании этого убийства его помощь оказалась жизненно необходимой, решающей.

Хейворд ничего не сказала. Она никак не могла забыть про «синий код». С того момента прошло четверть часа. Быть может, священник опоздал.

Саут-Маунтин, штат Джорджия

Дорога вышла из леса и поднялась на вершину горы. Джадсон Эстерхази остановился у края поляны — как раз вовремя, чтобы увидеть, как за поросшие соснами холмы, заливая туманный вечер красноватым сиянием, опускается солнце. Белым золотом посверкивало в сумерках озеро.

Джадсон даже не запыхался. Саут-Маунтин — горы лишь по названию, «лежачий полицейский» да и только; узкая и длинная гряда, а сверху — пятачок голого гранита с остатками старой пожарной вышки.

Поднявшись, Джадсон огляделся. Никого. Он прошел мимо сосен, двинулся по заросшей дороге к вышке и скоро добрался до развалин. Прислонился к ржавой металлической опоре, достал из кармана трубку и кисет, набрал табаку, уминая его большим пальцем; ноздри ему защекотал запах латакии. Потом стряхнул приставшие к ободку крупинки, щелкнул зажигалкой и поднес огонь к трубке — все медленными, спокойными движениями.

В сумерках поплыл голубой дымок. Только Эстерхази закурил, как на дальнем конце с южной стороны поляны возникла фигура. К вершине Саут-Маунтин вели несколько дорог — с разных трасс.

Аромат дорогого табака, успокаивающее воздействие никотина и привычный ритуал успокоили Джадсона. Он не стал следить за приближающейся фигурой, а повернулся на запад; над холмами, где только что было солнце, разливалось оранжевое сияние. Джадсон не отводил от него глаз, пока не услышал шорох шагов по траве и прерывистое дыхание. Тогда он и повернулся к человеку, которого не видел лет десять. Тот почти не изменился, несмотря на второй подбородок и слегка поредевшие волосы: все такой же крепкий и жилистый. На нем были хлопчатобумажная рубашка и дорогие болотные ботинки.

— Добрый вечер, — сказал пришедший.

Эстерхази приветственно помахал трубкой.

— Привет, Майк.

Майк встал против света, и лицо его оказалось в тени.

— Похоже, — начал он, — ты хотел слегка подчистить, а вместо того напачкал еще больше.

Эстерхази не желал, чтобы с ним так разговаривали, тем более — Майк Вентура.

— Когда речь идет о Пендергасте, подчищать приходится не «слегка», — жестко сказал он. — Случилось как раз то, чего я столько лет боялся. Нужно было что-то делать — и я сделал. По сути, это твоя работа. Только ты еще больше дров наломал бы.

— Вряд ли. В таких делах я спец.

Воцарилось долгое молчание. Эстерхази слегка затянулся, выдохнул тонкую струйку дыма, пытаясь успокоиться.

— Много времени прошло, — сказал Вентура. — Давай не будем спешить.

Эстерхази кивнул.

— Я просто… Я думал, все уже в далеком прошлом. Давно похоронено.

— Никогда это не будет в прошлом. Пока есть Испанский остров.

На лице Эстерхази выразилась озабоченность.

— Все в порядке, так?

— Да.

Опять молчание.

— Слушай, — начал Вентура уже мягче. — Я знаю, что тебе нелегко. Ты принес самую большую жертву, и мы тебе очень благодарны.

Эстерхази вынул трубку изо рта.

— Давай к делу, — сказал он.

— О'кей. Только я хочу понять. Вместо того чтобы убить Пендергаста, ты убил его напарника.

— Д’Агосту. Тоже хорошо — не будет путаться под ногами. И еще пару помех я убрал — Траппа и Блэклеттера. Этих двоих давно следовало изъять из обращения.

Вентура сплюнул в траву.

— Я с тобой не согласен, — сказал он. — И всегда был против. Блэклеттеру за молчание хорошо заплатили. А Трапп причастен лишь косвенно.

— Все равно его следовало убрать.