– Вот теперь, сэр, я сознаюсь, что виноват, и прошу вас простить меня.

– Это была великодушная ложь, Дэн, и я не могу не простить ее; но, как видишь, она не принесла никакой пользы, – ответил мистер Бэр, положив ему руки на плечи и с любовью глядя на него.

– Она помешала ребятам мучить Нэта. Вот для чего я сделал это. Он был ужасно несчастлив. Я смог вынести это легче, – объяснил Дэн, очень довольный, что может наконец говорить после такого долгого и тяжелого молчания.

– Значит, ты сделал это для меня? Ах, как ты добр ко мне! – воскликнул Нэт, которому очень хотелось обнять своего друга и заплакать. Но он сдержался: Дэн считал такие нежности подходящими только для девчонок и был бы возмущен подобным проявлением чувств.

– Успокойся, ведь все кончилось хорошо, – сказал Дэн, заметив волнение Нэта и, проглотив комок, подступавший к горлу, рассмеялся так, как давно уже не смеялся. – А миссис Бэр знает? – вдруг с жаром спросил он.

– Знает. И она до того счастлива, что я, право, уже не знаю, что она с тобой сделает, – ответил мистер Бэр.

Взволнованные и обрадованные мальчики окружили Дэна. Но прежде чем он успел ответить на дюжину вопросов, кто-то крикнул:

– Троекратное «ура!» в честь Дэна! – и в дверях показалась миссис Бэр. Она размахивала кухонным полотенцем и, казалось, была готова плясать от радости, как делала в прежние времена, когда была девочкой.

– Раз, два, три! – крикнул мистер Бэр, и раздалось такое громогласное «ура!», что Азайя вздрогнула у себя на кухне, а старый мистер Робертс, проезжавший в это время мимо дома, покачал головой и проворчал:

– Да, школы теперь совсем не такие, как в мое время!

Дэн некоторое время держался молодцом, но вид радостной и довольной миссис Джо так его взволновал, что он бросился в зал, а оттуда в гостиную. Миссис Джо тотчас же побежала за ним, и оба они пропали на полчаса.

Мистеру Бэру стоило большого труда успокоить взволнованных мальчиков. Все были растроганы верностью двух друзей. Лгать, конечно, нехорошо, но любовь, вызвавшая ложь, и мужество, с которым Дэн выносил унижение за своего друга, сделали из него героя в глазах всей школы.

Томми с гордостью восстановил свою фирму. Нэт испытывал безграничную преданность к Дэну; все мальчики всячески старались загладить перед ними обоими свое былое недоверие. Миссис Джо радовалась за своих воспитанников, а мистер Бэр впоследствии никогда не упускал случая рассказать эту трогательную историю о верной дружбе.

В течение этого лета старая ива видела и слышала многое, так как стала любимым местом сбора детей. И она, по-видимому, была довольна этим, поскольку всегда радушно принимала гостей, и спокойные часы, которые они проводили в зеленом гнездышке на ее ветвях, приносили им пользу.

В один из субботних вечеров около ивы собралось целое общество.

Сначала пришли Нэн и Дэйзи с маленькими тазиками и кусочками мыла: временами на них нападала страсть к чистоплотности, и они принимались стирать в ручье платья и белье своих кукол. Азайя не позволяла им «устраивать брызготню» в своей кухне, а в ванной было запрещено стирать – с тех пор, как Нэн забыла завернуть кран, и вода, перелившись через край ванны, протекла сквозь пол на потолок нижней комнаты.

Дэйзи принялась за работу, как всегда, аккуратно. Сначала она постирала все белые, а потом цветные вещи, выполоскала их и повесила сушить на веревочку, протянутую между двумя барбарисовыми кустами, прикрепив тоненькими прищепками, которые сделал для нее Нед.

А Нэн положила в тазик сразу и белье, и платье, налила в него воды, чтобы все хорошенько помокло, а потом совсем забыла про свою стирку. Она стала собирать пух с репейника, которым хотела набить подушку для вавилонской царицы Семирамиды – так называлась одна из ее кукол. На это ушло довольно много времени. А когда Нэн вернулась и стала вынимать вещи из тазика, то оказалось, что все они в зеленых пятнах: она забыла отпороть зеленые шелковые ленты от чепчика, и они оставили свои следы на розовых и голубых платьях, на рубашечках и даже на самой нарядной гофрированной юбочке с оборками.

– Ах, у меня все испортилось! – со вздохом воскликнула Нэн.

– Положи их выбелить на траву, – посоветовала опытная Дэйзи.

– Ладно, так и сделаю. А мы пока посидим в гнездышке и посмотрим, чтобы их не унес ветер.

Гардероб вавилонской царицы был разложен на берегу, а прачки, перевернув вверх дном свои тазики, вскарабкались на иву и, устроившись в гнездышке, принялись болтать, как обыкновенно делают хозяйки, отдыхая от домашней работы.

– Я сделаю перину к этой новой подушке, – сказала мисс Сорвиголова и начала перекладывать пух из кармана в носовой платок, растеряв при этом чуть ли не половину.

– А я не стану делать. Тетя Джо говорит, что перины очень вредны. Мои дети всегда спят на матрасах, – решительно объявила миссис Шекспир Смит.

– Ну а мои дети такие здоровые, что часто спят даже на полу и не обращают на это внимания (что было чистой правдой). Я не могу сделать им девять матрасов, а набивать перины я люблю.

– Может быть, Томми даст тебе перьев?

– Может быть, но я не заплачу ему ничего, пусть так даст, – сказала мисс Сорвиголова, которая часто злоупотребляла добросердечностью мистера Томаса Банга.

– Мне кажется, что розовое платьице полиняет раньше, чем зеленое пятно на нем, – заметила миссис Смит, глядя вниз со своей вышки и меняя предмет разговора: она и ее собеседница во многом не сходились, а миссис Смит была осторожной особой.

– Не беда. Мне надоели куклы. Я, должно быть, скоро брошу их и займусь своей фермой – по-моему, это веселее, чем возня с детьми, – сказала мисс Сорвиголова.

– Но ты не должна их бросать! – воскликнула сострадательная миссис Смит. – Они пропадут без матери.

– Ну и пусть! Мне надоело с ними возиться, я лучше буду играть с мальчиками. За ними ведь тоже нужно присматривать, – возразила энергичная юная леди.

Дэйзи не имела понятия о правах женщин. Она спокойно делала то, что хотела, и никто не протестовал, потому что она никогда не бралась за то, что было ей не по силам.

Нэн же принималась за все, не падая духом от неудач, и горячо требовала права делать то же, что делали мальчики. Они смеялись над ней, гнали ее от себя и старались не допускать ее вмешательства в свои дела. Но она не смущалась и добивалась своего, потому что у нее была сильная воля.

Миссис Бэр сочувствовала девочке и старалась сдерживать ее страстное желание полной свободы, доказывая ей, что она должна прежде всего научиться владеть собой.

Нэн в свои редкие «кроткие» минуты соглашалась с этим, и влияние миссис Бэр мало-помалу оказывало на нее свое действие. Теперь девочка уже не стремилась сделаться кузнецом или кочегаром; она занималась фермой, и в этой работе нашла выход для своей неистощимой энергии. Впрочем, это занятие удовлетворяло ее не вполне: шалфей и майоран были бессловесными созданиями и не могли поблагодарить ее за заботу о них. Ей хотелось любить кого-нибудь, кто мог бы сознавать это, хотелось о ком-то заботиться и кому-то покровительствовать. И она бывала очень счастлива, когда мальчики приходили к ней с порезанными пальцами, шишками на голове и ссадинами, чтобы она их «полечила». Заметив это, миссис Джо предложила ей поучиться правильным приемам медицинской помощи у няни. Нэн оказалась очень прилежной ученицей и скоро уже могла весьма ловко делать перевязки, ставить компрессы и прикладывать пластыри, а мальчики стали звать ее «доктор Сорвиголова», что ей было очень приятно. Миссис Джо однажды сказала мужу: