— О! Барбара. Дорогая, что случилось? — пробормотала мисс Бригмор. — Что с тобой?

Что с ней? Ей надо заглушить слова, которые бьются в мозгу, перепрыгивая из прошлого в настоящее, и вопят: «Это ты виновата, ты виновата во всем, что случилось. Ты жила в грехе с этим человеком столько лет, с этим толстяком, которому я прихожусь дочерью. И... и сколько я себя помню, ты всегда внушала мне мысль, что я не такая, как все, что я особенная, необычная. Хотя ты должна была рассказать мне правду и позволить начать жизнь, стоя твердо на земле, а не витая в облаках. Я теперь понимаю, что единственная причина, по которой ты ходила учить детей в поместье — это твое желание ввести меня в их круг. Я была спасением в твоей загубленной жизни, ты превратила меня в дорогую куклу, не подходящую для обычной жизни. Если бы во мне осталась хоть капля ненависти, я бы возненавидела тебя, Бриджи. Единственное, что я хочу тебе сказать сейчас — не трогай меня. Не подходи ко мне, потому что если я должна жить, то мне надо научиться жить».

Глубоко вздохнув, Барбара удержала рвущиеся наружу слова.

— Я собираюсь встать, — медленно проговорила она.

— Да, да, дорогая, конечно. — Мисс Бригмор торопливо поднялась со стула и подошла, чтобы отвернуть одеяло на постели Барбары.

— Нет, — остановила ее девушка, — я не хочу больше, чтобы мне помогали, я собираюсь встать сама.

— Ты не можешь подняться сама, дорогая. — Голос мисс Бригмор дрожал. — Ты слишком слаба, ты провела в постели несколько месяцев, ты упадешь.

— Я собираюсь встать сама, Бриджи. Я... я немного посижу в кресле. Ты... ты бы не оставила меня одну?

Ржавая коса, которая изувечила ногу Сары, должно быть, не причинила ей такую боль, какую слова Барбары — мисс Бригмор. Как отравленные стрелы, они проникли сквозь безукоризненный фасад и глубоко впились в одинокое существо, живущее за этим фасадом. Ничто в прожитой жизни не могло ранить ее так, как теперешнее отношение к ней Барбары.

Ни крушение тихой семейной жизни, вызванное разорением и заключением в тюрьму ее отца, что привело и к смерти матери. Ни унизительные первые попытки работы гувернанткой. Ни тот факт, что Томас не женился на ней, хотя она отдала ему все, что имела. Ни шок, вызванный его насилием над матерью Барбары, и шок от его самоубийства. Ни последний удар вечной разлуки с Констанцией — ничто из этого не заставляло ее испытывать такие чувства, как сейчас.

Девятнадцать лет своей жизни Бриджи посвятила этой девушке. Барбара стала для нее ребенком, которого она так и не родила. Она была матерью, нянькой, учительницей для нее. Сколько времени изводила себя, пытаясь найти средство, чтобы вылечить Барбару от глухоты. Она приняла предложение обучать детей в поместье только для того, чтобы у Барбары были преимущества, которыми она не могла ее обеспечить, живя в коттедже. Она позволяла ей все, кроме одного — любить Майкла, и с этим она старалась бороться, как только было возможно, так же, как и Констанция. Но теперь ей одной нести за это вину.

Ничего не видя перед собой, мисс Бригмор повернулась и вышла из комнаты, а в своей спальне она упала на колени перед кроватью и спросила Господа: «За что? За что?»

Рождество Беншемы провели в поместье, в компании с мисс Пирсон и миссис Флорри Тэлбот. Гарри надеялся, что мисс Бриджи с Барбарой присоединятся к ним. Когда его приглашение было вежливо отклонено, он явился в коттедж и попытался их переубедить, но безрезультатно. Потеряв всякое терпение, Гарри со скандалом покинул их, повторяя, что жизнь в чертовой изоляции никому не принесет ничего хорошего, и что они видят его в последний раз.

Когда пришли все остальные члены семьи, чтобы вручить подарки и поздравить всех с Рождеством, Барбара удалилась; единственный из Беншемов, с кем она продолжала общаться, был Дэн...

Январь выдался тяжелым. По дорогам невозможно было проехать, повсюду намело сугробы высотой футов в двенадцать. Овцы гибли от холода, а когда в конце месяца случилась неожиданная оттепель, запряженная повозка Бена Таггерта завязла во рву. Потребовалось десять человек, чтобы вытащить ее. После случившегося лошадь уже больше ни на что не годилась, и Бену пришлось, скрепя сердце, отправить ее на живодерню. Он и сам после этого уже не был таким, как прежде.

Когда снова ударили морозы, дороги стали еще более опасными, чем под толщей снега: ни человек, ни животное не могли удержаться на ногах. Поезда по-прежнему ходили, хотя и не по расписанию, но никакой экипаж не отправлялся из поместья до станции. А уж пройти это расстояние пешком рискнул бы только сумасшедший.

Поэтому когда такой сумасшедший, занесенный снегом настолько, что казался привидением, открыл обитую дверь и прошел через вестибюль в освещенный лампой холл, две служанки, медленно спускавшиеся по лестнице, прекратили хихикать, завопили в унисон и снова побежали наверх.

Слуг-мужчин нигде не было видно, и Дэн медленно направился через холл к гостиной. Он и не пытался расстегнуть пальто: пальцы в перчатках настолько окоченели, что Дэн их не чувствовал. Распахнув дверь гостиной, он встретил почти такую же, как у служанок, реакцию, только без визга. Брукс, Армстронг и Эмерсон быстро подобрали вытянутые ноги в одних носках и вскочили с кушетки, на которой до этого, развалясь, сидели перед огнем.

— Вот это да! Мистер Дэн! Откуда вы?

— Из Манчестера, — холодно произнес Дэн. Он переводил взгляд с одного слуги на другого, потом намеренно задержался на столе возле кушетки, где красовались два графина и три пивных бокала, на три четверти заполненных виски. — Все ясно, — сказал он мрачно. — Когда кота нет, мыши пляшут. И как еще пляшут! Вы не делаете ничего наполовину, верно? — он снова посмотрел на бокалы. — Я понимаю, гостиная была в вашем полном распоряжении.

— Да, сэр. — Армстронг бочком выбирался из-за кушетки. — Мы... мы только что присели, буквально на минутку.

Эмерсон молча следовал за ним, хлопая глазами на красном от жары и виски лице, и вдруг подпрыгнул, когда Дэн рявкнул:

— Не ври мне! — Дэн рванул пуговицы на пальто, а когда Армстронг попытался придти к нему на помощь, отпихнул слугу: — Поди прочь! — рявкнул он, а потом добавил: — Неудивительно, что отец хочет закрыть этот дом. Самое время. Где миссис Кенли? — обратился Дэн к Бруксу.

В отличие от своих друзей, тот с угрюмым спокойствием ответил:

— В постели, уже целую неделю, говорит, что простыла.

— Ну, если она так говорит, я склонен ей верить. Убирайся.

Брукс собрался было уже уходить, потом повернулся и исподлобья взглянул на Дэна.

— Ваш отец не стал бы так волноваться из-за... — проворчал он.

— Тут ты ошибаешься, он волнуется уже давно, из-за многих вещей, в частности, по поводу счетов за спиртное. — Дэн указал на графин. — И позволь тебе заметить, он не обвиняет в этом миссис Кенли. Отец однажды очень помог тебе, когда привел сюда, он также помог твоему сыну, и чем же ты отплатил ему за доброту? Ты годами наживался за его счет. Ты хуже всех, Брукс. Иди, убирайся. И первое, что ты сделаешь утром — это проследишь, чтобы ступеньки на крыльце были очищены от снега, и подъездная дорожка тоже.