– Я так и знала, что она лысая! – победно кричала вслед сопернице Лина. – Я всегда это говорила! Коза испанская! Puta!

Ее глаза сверкали, волосы рассыпались по плечам, по руке, укушенной Марией, текла кровь, платье было разорвано и испачкано. Куда девалась невозмутимая, похожая на статую красавица, чей безупречный профиль был запечатлен на сотнях тысяч открыток? Перед Казимиром стояла форменная хулиганка, дворовая девчонка, только что выдравшая шиньон у соперницы и обратившая ее в бегство.

– Боже мой, – воскликнула Лина, хохоча во все горло, – как же я счастлива!

Она со всего маху швырнула косы соперницы на стол. Казимирчик содрогнулся и незаметно сделал шаг к двери.

– Ты ведь понял, да? – затараторила Лина, оборачиваясь к нему. – Ты ведь поэтому не стал вмешиваться!

Казимирчик ничего не понял, но на всякий случай сделал еще один незаметный шаг к выходу. Он подозревал, что женщина, обратившая в бегство такую, как Мария Фелис, вполне может пожелать заняться и его волосами, и ему эта мысль ужасно не нравилась.

– Боже мой! – вскричала Лина, молитвенно складывая руки. – Как долго я мечтала о том, чтобы свести счеты с этой мерзавкой! Сколько гадостей она мне сделала, сколько мужчин у меня увела – это же просто кошмар какой-то! И наконец я ее проучила, да, проучила… И все благодаря тебе!

Казимирчик вытаращил глаза, издал горлом какой-то странный звук и застыл на месте.

– Ты, конечно, негодяй, как и все мужчины, – объявила Лина, подходя к нему, – но я тебя прощаю. Если бы не ты, то ничего этого бы не произошло. – Она задорно тряхнула волосами. – Нет, ты видел, как я ее отколотила? Больше она уже не осмелится ко мне сунуться!

И, хохоча, она повисла у Казимирчика на шее. А мой герой, если говорить начистоту, принадлежал к тем мужчинам, которые способны с достоинством перенести, если вдруг на шею им прыгнет первая красавица Европы.

За содержание того, что случилось в номере Лины потом, автор никакой ответственности не несет.

Впрочем, на самом интересном месте моих героев едва не прервали. Уже известный вам министр явился к Лине, увидел открытую дверь (потому что Тереза в ужасе убежала и боялась вернуться), весьма удивился и, переступив через порог, вскоре оказался в гостиной. В руках он нес шляпу и трость, но, увидев, что происходило в комнате, разом уронил и трость, и шляпу.

– Дорогая! – пролепетал он, меняясь в лице. – Что это вы делаете, лежа на ковре?

– Разве ты не видишь? – рассердилась Лина. – Птиц ловлю! Что за глупый вопрос! Поди прочь, Панталоне, не видишь, мне не до тебя!

И в доказательство своих слов она швырнула в сановника собственный корсет, который весьма кстати подвернулся ей под руку.

– Простите, что побеспокоил, – проблеял министр, багровый от смущения.

Кое-как он подобрал шляпу и трость и скрылся за дверью, – теперь уж навсегда.

Эта история наделала немало шума. Мария Фелис слегла в постель, жаловалась, что она ужасно себя чувствует, – настолько, что вот-вот отдаст Богу душу, и выразила желание покинуть Россию как можно скорее. Впрочем, как только ей напомнили о неустойке, которую ей придется заплатить, если хоть одно из ее выступлений сорвется, она тотчас же поднялась с постели, кое-как замазала синяки, с помощью Розиты приколола новый шиньон и отправилась на репетицию. Вечером она плясала как ни в чем не бывало, а поклонники, полные сочувствия к ее переживаниям, надарили ей втрое больше подарков, чем обычно.

– Какая щедрая страна! – расчувствовалась Мария. – Хоть деньги будут наградой за мои мучения.

Забегая вперед, скажем, что через несколько лет она – с помощью одного бойкого пера, которому за работу платили сущие гроши, – напишет мемуары, центральным эпизодом которых станет потасовка с Линой Кассини. Будущие историки и биографы почерпнут из этих мемуаров немало интересного – что, к примеру, за Марией ухаживал некий принц, которого также хотела заполучить мерзавка-итальянка. Однажды онаявилась в номер Марии и устроила ей скандал, но испанка просто-напросто надавала ей тумаков и выставила вон. «Больше она уже не осмелилась ко мне подходить», – так заключило бойкое перо этот литературный пассаж.

Но, разумеется, в то время, когда после битвы прекрасных дам прошли не годы, а всего лишь дни, в Петербурге были прекрасно осведомлены о том, кто на самом деле победил и чем все закончилось. Однако Казимир, стоит отдать ему должное, сумел так устроиться, что о его участии – и вообще о том, что он стал причиной женской драки, мало кто догадывался. Был, конечно, человек, который никак не мог забыть об этом, – бывший любовник Лины, влиятельный министр. Мне доподлинно известно, что как-то раз он явился к Багратионову и, обрисовав ему аморальный облик итальянской дивы, приехавшей в Россию, предложил ее попросту выслать, дабы она более не могла наносить урон нравам россиян.

– А также, я полагаю, стоит ей на будущее воспретить въезд на территорию Российской империи, – строго добавил злопамятный вельможа.

Багратионов насупился и напустил на себя серьезный вид, хотя его так и подмывало улыбнуться. Он не особенно верил в судьбу, но признавал, что есть некие высшие силы, которым порой нравится с нами шутки шутить.

– Иван Петрович, – укоризненно сказал он министру, – как же можно! Знаменитость, европейская звезда… А мы вдруг вышлем ее, как какого-нибудь мазурика? Что будут думать о нас в Европе?

– Плевать, что о нас будут думать в Европе, пока у нас есть сильная армия! – запальчиво ответил министр.

– Армия армией, но и общественное мнение не стоит упускать из виду, – загадочно промолвил Багратионов. – Я уж не говорю о том, что на одном из концертов госпожи Кассини побывали великие князья и остались в совершеннейшем восторге.

Министр понял, что против мнения великих князей он прах и ничто, и, скрипнув зубами, откланялся.

«Как от министра от него державе одна польза, – мелькнуло в голове Багратионова, как только за гостем закрылась дверь. – А как от человека… Феномен какой-то!»

Он пожал плечами и углубился в изучение служебных бумаг.

Через несколько дней после драки, которую какой-то остряк озаглавил «битвой примадонн», Амалия на улице столкнулась с дядюшкой, который выходил из ювелирной лавки. Его довольный вид озадачил ее, и, не удержавшись, она осведомилась, уж не заложил ли он дорогие перстни, которые после выполнения задания обязался вернуть.

– Сплошные подозрения! – вздохнул Казимирчик и, сняв перчатку, продемонстрировал, что все перстни были на нем. – На самом деле я просто присматривал Лине небольшой, гм… сувенир. Она уже намекала мне, что веера и вазы – это как-то чересчур мелко в качестве подарков на память.

Амалия не стала развивать эту тему и потому потеряла шанс поймать дядюшку на лжи – или, по крайней мере, на том, что он сказал ей не всю правду. Дело в том, что, лежа на ковре в гостиной Лины, агент-обольститель изловчился подобрать несколько жемчужин из роскошного ожерелья Марии Фелис – того самого, которое, как помнит читатель, пало смертью храбрых в самом начале драки. Эти жемчужины Казимирчик отнес к ювелиру, у которого получил за них большие деньги. Довольный тем, что все складывалось как нельзя лучше, он заказал для Лины драгоценную брошь в виде ириса – она упоминала, что любит эти цветы, – а остаток денег решил потратить на себя, тем более что Особая служба, по его мнению, отличалась возмутительной скупостью.