Он приходил ко мне в мае, весенней ночью, крадучись, тайком, оглядываясь в страхе, что кто-то его увидит. Молил о помощи. Его жена ждала пятого ребенка, а в доме не было лишней лиры. Семья голодала. Я помогла Альфонсо, как и многим другим. Он стал богат. Достаточно богат, чтобы позволить себе новый дом и даже прислугу… И чем он отплатил мне? Первым бросил мне под ноги горящий факел. Убийца. Предатель. Ненавижу!

Когда изострю сверкающий меч Мой, и рука Моя приимет суд, то отмщу врагам Моим и ненавидящим Меня воздам…

– Убей его, Бруно! Убей! – рычу я, припав губами и руками к холодному стеклу. – Убей, не медли! Сделай это для меня!

Зеркальце лежит у Бруно в нагрудном кармане, и он не может не заметить, как из него наружу рвется мой отчаянный крик:

– Убей!

Бруно не слышит. Или делает вид, что не слышит? Ну как же так? Он сейчас уйдет… Уйдет, купив зеркало для своей жены, жены предателя и убийцы…

Ненависть вырывается из меня безжалостной волной. Стекло под руками теплеет, истончается, и моя ладонь… моя ладонь с усилием проходит сквозь него. И вторая.

Я могу выйти. Я чувствую, что могу выйти. Я сама убью предателя, если Бруно не может. Я сделаю это.

С разбегу бросаюсь на зеркало. Оно не бьется, обволакивает меня, как мутная вода, и выпускает наружу – с той стороны.

Вот он. Стоит прямо передо мной, улыбается в пышные усы, разглядывает маленькие ручные зеркальца на своих ладонях. Ладонях, которые держали факел… который поджег мой костер… который убил меня… убил…

Голод. Голод терзает мою душу. Я должна что-то сделать, должна, чтобы выжить…

…Упою стрелы Мои кровью, и меч Мой насытится плотью, кровью убитых и пленных, головами начальников врага.

Убить. Уничтожить.

– Предатель!

Альфонсо видит меня. Бледнеет, роняет зеркальца, крестится, пятится назад. Стекло под ногами брызжет в стороны и похрустывает.

– Пресвятая Дева Мария, что это такое?! Призрак! Сгинь! Сгинь, нечистая сила! Я так и знал… так и знал, что ты водишь дружбу с дьяволом, Бруно! И тебе дорога на костер, и тебе!

– Посмотри на меня хорошенько, предатель, – говорю я, улыбаясь. – Это последнее, что ты увидишь! Умри!

Я взмахиваю руками, и Альфонсо мешком оседает на пол. Его глаза закатываются, он падает лицом в осколки. Голод… мой голод утолен, я больше не голодна. Я отобрала его душу.

Теперь я все поняла. Вот моя пища. Души питают душу. Мою душу.

Возрадуется праведник, когда увидит отмщение; омоет стопы свои в крови нечестивого.

Он мертв. Я оборачиваюсь. Бруно стоит за прилавком, за его спиной – десятки зеркал: круглые, овальные, квадратные. И в каждом я вижу себя: такую же, как до ареста, прекрасную, торжествующе улыбающуюся. Наконец-то! Наконец отмщена, сыта и довольна! И я выбралась наружу, освободилась!

– Бруно, любимый…

Я делаю шаг, распахиваю объятия, плача от радости, – и тело пронзает нестерпимая боль; кричу, мир меркнет. Открыв глаза, вижу скатерть, запятнанную брызгами вина. Зеркало на стене. И в нем – потрясенное, озадаченное лицо.

– Бруно! – Бросаюсь к зеркалу – и натыкаюсь на холодное стекло. Мои пальцы не проходят сквозь него. Я несвободна. По-прежнему несвободна.

– Ты убила его…

– Да, убила. Потому что ты не слушал меня. Не мог и не хотел. Я сделала все сама. Теперь мне так свободно и легко… И впервые за долгое время я не чувствую голод. Я поняла, чем питается душа: не пищей земной, но другими душами. Я погибну, если не буду отнимать их…

– У кого?

– У моих убийц, инквизиторов. У каждого, кто смеялся надо мной. Каждого, кто бросал в меня камни и грязь. Моя душа жаждет мщения. Пусть они заплатят. Я знаю: ты против убийства, у тебя не поднимется рука… но убивать буду я, а не ты. Ты поможешь мне?

Молчание.

– Бруно, отвечай. Ты поможешь?

– Дорогая… что с тобой происходит? Где моя милая подруга, самая добрая и отзывчивая, та, которая всегда помогала людям? Где та девушка, которую я полюбил?

– Если ты не заметил – сгорела на костре! Я хочу мести, Бруно. Пусть они заплатят за все.

– Я не буду помогать тебе. Я мастер зеркал. Ученый, а не убийца! А ты – ты превратилась в чудовище!

Уносит зеркало в другую комнату, бросает его на полку, убегает. Слышу, как хлопает дверь. Ничего, он вернется. Вернется и поможет мне.

Прошел день. Или два, или три. Ход времени скрыт от меня. Сотворила часы, повесила их в будуаре, но часы немы и недвижны, стрелки застыли на вечной полуночи. Почему-то не могу их завести. Впрочем, я и так ощущаю: Бруно нет очень и очень долго. Где он? Заключен под стражу за убийство? Глупости: он знает, как уничтожить тело… Оплакивает меня, свою бывшую возлюбленную, милую девушку, прекрасную, как цветок лилии? Напрасно, она не вернется. Я нравлюсь себе такой. Помогать другим и получать в ответ черную неблагодарность – что может быть глупее? Оставлю всепрощение и кротость монахиням и отшельникам. Я поступила верно и не собираюсь раскаиваться. Но что если… он бросил меня?

* * *

И все же он возвращается, помятый и измученный. Порванная одежда заляпана грязью. Под глазами круги. Лицо осунулось. Не смотрит на зеркало. Садится на кровать, обхватывает голову руками.

– Бруно, где ты пропадал? Не молчи, ответь мне.

– В таверне у Сильвестро.

– Зачем? Зачем ты туда ходил?

– Хотел убежать. От тебя! И от себя тоже… Вино у Сильвестро дрянное, кислятина, но свое дело делает. Я подрался с другими пьяницами. Лежал в грязи, в канаве. Ходил в бордель. Бесполезно – порок дурманит голову, но не меняет фактов. Прежний Бруно умер! Прежний, который не убивал. И не был соучастником убийства.

– Ты ничего не сделал, Бруно. Это я…

– Неправда. Я уничтожил труп. Альфонсо больше нет, его ищут. На меня не падут подозрения, но неважно. Моя душа запятнана соучастием в убийстве, расколота на две половины. И обе они рыдают от ужаса.

– Кажется, я понимаю, к чему ты клонишь, Бруно… Ты решил бросить меня? Я этого ждала. Так не медли, уходи, если хочешь. Я не прокляну тебя. Пусть я изменилась, но люблю тебя по-прежнему. Мне нужны только они. Каждый, кто виновен в моей смерти. Пусть они заплатят. Это справедливо.

– Не хочу этого слушать. Разве нам выбирать, кому жить, а кому умереть? Это дело Бога…

– Так пусть же лучше делает свое дело! Где его высшая справедливость?.. Ведь это Бог решил, что я достойна смерти, хотя не сделала ничего плохого. Он решил, что я должна умереть. А ты подарил мне жизнь – вопреки Его воле. А может… Бруно, может, все наоборот! Может, это как раз мы – Его орудие. Ты об этом не думал? Ты и я! Может быть, ему сейчас нужно именно такое орудие, чтобы излить свой гнев на этот город… как во времена Содома и Гоморры… И если это так… неужели ты откажешься отомстить? Уничтожить тех, кто обрек меня на смерть, кто смеялся, радуясь моей боли? Не хочешь? Тебе все равно?