Его заколебало из стороны в сторону, словно потянуло сильным сквозняком, но герцог то ли удержался усилием железной воли, то ли вцепился в незримую для меня атомарную решетку мироздания.

— Я герцог Луганер, —. повторил он свистящим голосом, от которого по спине побежали мурашки. — Я здесь пятьсот лет... Зачем я здесь?.. Уже не помню...

— Постарайтесь вспомнить, — посоветовал я. — От этого зависит лечение... Во всяком случае, облегчит.

— Не помню...

— Ну хоть что-то?

— Я герцог Луганер...

Я развел руками.

— Это не так уж и много. Хотя, если быть оптимистом, то и немало. Если вы по каким-то причинам, забывая все, упорно твердили свое имя, то в нем, возможно, и скрыта разгадка?

Он повторил безнадежным голосом:

— Я герцог Луганер... Я здесь пятьсот лет...

Я сказал со вздохом:

— Дорогой и высокочтимый сэр! Я хоть и гость здесь, но считаю своим долгом помочь вам... если это будет нетрудно и по дороге. Я буду интересоваться вашим случаем. Как только, так сразу! Ну, вы понимаете.

— Благодарю вас, сэр...

Утренняя свежесть уже не свежесть даже, а холодрыга, напоминание, что лето закончилось. Я вскочил, лязгая зубами, торопливо оделся. Солнце уже высоко над крепостной стеной, часовые прохаживаются, искря железом, словно живые бенгальские огни. В окно тянет запахами жареного мяса на ореховом масле, доносятся конское ржание и грубые мужские голоса.

Пес бесстыдно дрыхнет, но едва я открыл дверь, как одним гигантским прыжком ухитрился оказаться в коридоре, едва не размазав меня дружески о каменный косяк.

— Свинья ты, — сказал я в сердцах. — Большая толстая свинья, что прикидывается собакой!

Он оглянулся и весело оскалил клыки. Встречные слуги автоматически кланяются, но при виде Пса все-таки прижимаются к стенам и замирают.

В нижнем зале не прерывается пир, разве что бывают пики и спады, слуги заученно ставят на столы мясо, рыбу, головы сыра, караваи хлеба.

За столом новых лиц вроде бы не прибавилось, хотя не уверен. У меня теперь вроде бы абсолютная память, вот только обращаться с нею я пока что не научился. Запоминаю только тех, с кем хотя бы перебросился парой слов, а все эти одинаково гогочущие и рвущие жареное мясо руками... ну все на одно лицо, хотя одежды у всех, как у попугаев, а гербы полны львов, барсов и драконов.

Я перешел уже к десерту, когда в зал вбежал молодой воин. Его раскачивало на ходу, кровь на лице и одежде.

— Карнолк!.. — прохрипел он. — Карнолк в деревне!.. Его подхватили, голова запрокинулась, кто-то совал ему кубок с вином, проливая на грудь, кто-то громко требовал лекаря, а граф Росчертский тут же воздел себя на задние конечности во весь огромный рост.

— Я немедленно выступаю за этим зверем!.. Кто со мной, может присоединиться к моей дружине.

Он быстрыми шагами покинул зал. Я видел, с какой злостью переглянулись графы Глицин и Бауэр, это должен был выкрикнуть гордо и красиво кто-то из них, но старый увалень опередил, как будто знал и приготовился, но теперь остается опередить его в бешеной погоне за хищником...

Зал быстро пустел, я вышел в числе последних, даже неловко, как будто мне безразличны страдания простых людей в деревне, которых этот карнолк сейчас рвет на части... хотя, если честно, мне в самом деле безразличны, и ничего не могу с собой поделать, а свищу Зайчику потому, что все уже седлают коней и поедут уничтожать этого гада. Нам не должны быть безразличны страдания других людей, и мы действуем так, как будто они нам небезразличны, даже вон пресволочнейший Хоффман и тот люто орет на оруженосцев, что слишком медленно застегивают на нем доспехи, не подцепили боевую булаву и топор, а там же люди гибнут...

И хотя это, скорее всего, реакция пастуха на волка, который режет его овец, чем человека, защищающего других людей, но все спешат, торопятся. Я свистнул Псу, он примчался счастливый и с горящими от возбуждения глазами. Я взлетел в седло, со стороны ворот уже скрипит натужно колесо, поднимая тяжелую решетку ворот.

Граф Росчертский выметнулся на быстром, как огонь, коне первым, за ним его люди, эти всегда наготове, а следом суматошно выскакивали рыцари, многие даже не переоделись, страшась не успеть примкнуть к охотничьей партии, это же позора вовек не оберешься...

В деревне крик, слезы и мужики с вилами, косами и дубьем в руках, но человеко-зверь уже сбежал. Как подтвердили крестьяне, он отступил сразу, едва увидел на околице скачущую полным галопом рыцарскую конницу. За время, когда он неожиданно набросился на крестьян, а те организовали кое-какую оборону, успел убить троих мужчин и одну женщину, разорвал ребенка, быстро и безжалостно перехватил горло десятку коров.

Граф Росчертский повел свой отряд по следу карнолка, я задержался возле плачущих женщин и кое-как выяснил, что это просто человековолк, какие встречаются часто, но только очень сильный и очень быстрый. К счастью, карнолки охотятся в одиночку, иначе даже малая стая карнолков опустошила бы некоторые земли.

Женщины рыдали как над убитыми людьми, так и над растерзанными коровами, называя их кормилицами. Я выудил несколько золотых монет, подал той, что показалась знакомой. Она тоже сразу узнала меня:

— Сэр!.. Это вы нас тогда спасли от разбойников!

— Но не спас сейчас, — сказал я с неловкостью, — хотя это наша обязанность... Бери-бери! Убитых не вернуть, но хотя бы коров сможете купить.

— Вы очень добры, сэр, — сказала она с чувством.

— Это не доброта, — возразил я. — Просто возвращаю ваши деньги.

Она не поняла, но я повернул коня, Пес уже стоит далеко и оглядывается в нетерпении, Зайчик ржанул и пошел галопом.

Партию охотников мы нагнали через четверть мили, когда они затормозили перед лесной чащей. Рыцари в бессилии ругались, лес здесь нехорош, слишком много упавших деревьев, густой кустарник с острыми сучьями, способными пропороть конское брюхо, если ломиться напрямик.

Наиболее азартные все-таки ринулись, выискивая проходы между угрюмыми деревьями, другие галдели, указывая, что можно обойти, а вот там от ручья лес становится проходим, деревья там стоят редко, травы и кустов нет. Бобик хотел ринуться в лес, я придержал, ко мне подъехал сэр Растер, глаза горят азартом, из горла вырывается рык, будто зовет карнолка на поединок:

— Сволочь!.. Гад!.. Ушел!..

— А чего вы хотели? — спросил я. — Понятно, у него скорость выше...

— А что, не надо было гнаться?

— Надо, — ответил я, — только убить бы смогли, если бы он остановился и решил дать бой... всем сразу.

Пес заскулил, подпрыгнул. В глазах отчаянная мольба, я поколебался, сказал мягко:

— Ты уверен?.. В случае чего отступай. Отступление — это тоже победа... чуть позже. Не рискуй, я тебя очень люблю. И Зайчик тебя любит.