Вначале Ландау казалось, что ему удалось вырваться из кровавых лап НКВД, в которые попало столько его коллег, но волна репрессий накрыла его и в столице. Весной 1938 г. он был арестован по совершенно надуманным и абсурдным обвинениям. Не известно, насколько трагически сложилась бы судьба «гения Дау», быстро угасающего в тюремных условиях, если бы не заступничество его учителей и покровителей — Бора и Капицы. Они настойчиво посылали письма в защиту Ландау, адресуя их в самые высокие инстанции, и это произвело определенный эффект. Лев Давидович был освобожден «на поруки» Капицы, что само по себе было крайне необычно для того времени.

Страшный год, проведенный в застенках Лубянки, оставил неизгладимый след в душе Льва Давидовича. Надо сказать, что гениальность великого теоретика заключалась не только в его интеллекте, но и в непревзойденной способности проводить логический анализ самой запутанной ситуации как в физических исследованиях, так и в жизненных отношениях. В странном клубке дела УФТИ Ландау сразу же увидел четко выраженный посторонний интерес. Надо было развалить низкотемпературные исследования лаборатории Шубникова вместе с еще несколькими второстепенными направлениями и направить деятельность самого Дау в конкретном направлении. Определить направление этих беспощадных ударов было просто и… страшно.

Раздавленный тюрьмой Лев Давидович сторицей отплатил Капице в науке, построив теоретическую модель явления сверхтекучести. Но у Ландау никогда не было близких, сердечных или хотя бы теплых отношений с «командой Кентавра». Да, Лев Давидович без единого слова возражения, причем не на страх, а на совесть, занимался спецтематикой ИПФ, и даже когда сам Капица попал в сталинскую опалу, Ландау остался ему верен до конца и активно разрабатывал теоретическую часть его новых и крайне необычных проектов…

Если раньше Дау просто фонтанировал энергией, совершенно не задумываясь о последствиях, то теперь он стал очень аккуратно подходить к личности собеседника. Ну и, конечно же, кардинально изменился его подход к спецтематике, которой Институт физпроблем Капицы занимался в полном объеме. Трудно даже представить себе изумление и возмущение Великого теоретика, когда, едва оправившись от тюремного заключения, ему с соблюдением всех режимных процедур были переданы для теоретической проработки все те же материалы по «лучам смерти Теслы». Однако в этот раз все свои эмоции Ландау держал при себе. Теперь он даже боялся подумать о том, как в свое время бросил на стол заместителя директора по режимно-секретной работе УФТИ эти самые листки техзадания с криком:

— Это полная патология, я этой ахинеей заниматься не буду!

И как рассмеялся в лицо институтскому особисту, когда тот произнес со скрытой угрозой:

— Тогда мы будем заниматься вами, товарищ Ландау!

Самым страшным во всем этом была последующая железная логика событий…

Как же заглянуть за полог секретности и хотя бы приблизительно узнать, чем закончились оценочные расчеты Льва Давидовича над пучковым оружием заокеанского мечтателя?

К сожалению, всякий раз, когда речь заходит о точных архивных данных, нам приходится ссылаться на какие-то препятствующие обстоятельства. Срочная эвакуация института Капицы в Казань, суматоха «бивачной жизни», как называл ее сам Лев Давидович, во многом способствовали исчезновению множества документов, так или иначе проливающих свет на интересующие нас вопросы. Моисей Исаакович Каганов приводил рассказ Якова Борисовича Зельдовича, свидетельствующий о том, что вся спецтематика, обсчитываемая Ландау в годы войны, так или иначе касалась взрывных процессов. Были среди этого и довольно интересные вещи, как то ступенчатые и объемные взрывы, а также взрывное выделение энергии при электромагнитных резонансах. Больше, увы, дополнительно узнать ничего не удалось, хотя существует несколько послевоенных открытых публикаций, в которых Лев Давидович рассматривает математические модели течения взрывных процессов в различных режимах.

А еще были головоломные расчеты для радиофизических экспериментов, так или иначе связанные с понятием «радиолокация». Этот для многих загадочный инженерный термин попал на страницы газет и журналов в 1950-е гг. В те времена даже словосочетание «инженерная радиофизика» произносилось с большим значением и уважением. Ведь само собой предполагалось, что тот, кто может его так свободно употреблять в беседе, имеет какое-то отношение к высшим государственным тайнам. Да и средства массовой информации того времени вместе с литературой и кино детективно-фантастического жанра убеждали обывателя в существовании некоего чудесного прибора. С помощью этого необыкновенного аппарата, входящего в состав сложнейшего оборудования, можно было обнаружить вражеский летательный аппарат в бескрайнем небе, построив вокруг воздушных рубежей Родины фантастический радиолокационный щит, ограждающий нас от непрошеных гостей. Кроме того, таинственный прибор мог быть удивительным навигатором, позволяющим воздушным и морским судам летать и плавать в любую погоду, при любой видимости. Но шло время, и, как это всегда бывает, массовый интерес к радиолокации угас, его вытеснили новые научные и технические успехи, а сама радиолокация стала оформляться в строгую научную дисциплину с четко очерченными границами возможностей и приложений.

Утро 7 декабря 1941 г. выдалось над Гавайскими островами солнечным с легкой переменной облачностью. А уже через полчаса самолеты с японских авианосцев нанесли первые удары по аэродромам и кораблям, стоявшим на якоре в гавани Перл-Харбор. Американский флот подвергся ужасному разгрому! Было потоплено 4 линкора, 2 эсминца и миноносец, а 4 линейных корабля, 3 легких крейсера и эсминец получили серьезные повреждения. Береговая авиация потеряла без малого три с половиной сотни самолетов. С американской стороны 2403 человека были убиты и 1178 ранены. На этом фоне потери японцев были смехотворно малы: 29 самолетов, 5 сверхмалых подводных лодок и 55 человек.

Атака Перл-Харбора имела громадный военный и политический резонанс. Фактический разгром части Тихоокеанского флота США позволил Японии успешно провести захват значительной части Юго-Восточной Азии. Однако события могли развиваться по другому сценарию, ведь американское военное командование уделяло больше внимания одному новому и очень секретному прибору. Этот прибор, а вернее сказать, целый комплекс оборудования располагался в бункере вблизи высшей точки острова Оаху, недалеко от кальдеры давно потухшего вулкана. Этим таинственным прибором, за которым охотилась японская разведка, был первый серийный радиолокатор, служивший средством дальней радиотехнической разведки местонахождения вражеских кораблей и самолетов.

В гористой части острова Оаху располагалась одна из самых крупных в то время американских радиолокационных станций (РЛС) кругового обзора. И когда на мониторе РЛС неожиданно возникли многочисленные метки целей, очень обширные и густые, два дежурных стажера-оператора приняли их за крупную стаю перелетных птиц или даже за системные помехи. Вначале операторы даже были готовы дать раннее предупреждение, но дежурный штаба ВВС развеял их сомнения, сказав, что возвращается грузовой конвой транспортных самолетов с континента. Так новые методы радиоэлектронного зондирования океанской акватории и воздушного пространства из-за пресловутого «человеческого фактора» не смогли предотвратить трагедию Перл-Харбора и, быть может, даже изменить весь ход Второй мировой войны.