Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несколько минут я лежала, тихо моля о смерти, потом выпила столько воды, сколько смогло вместиться, и выползла из своего укрытия, как слизняк.
Я перекусила сухим «месивом» (так вкус меньше чувствуется) и побрела к общественной ванной на 16‑й Верхний Уровень Бина. Остаток утра я провела, отмокая в ванне.
Потом я забежала на 18‑й уровень в магазинчик недорогой, но приличной одежды. Я уже столько дней не вылезала из одного и того же комбинезона, что к этому времени он почти уже мог стоять сам по себе.
После всего этого я снова почувствовала себя человеком.
По узким коридорам сферы Армстронга я дошла до лаборатории ЕКИ, встретив по дороге нескольких ученых, которые явно шли на работу.
Я даже не успела постучать, как Свобода открыл дверь:
— Джаз! Ты сейчас такое увидишь… черт, ты сегодня выглядишь, как полумертвая.
— Спасибо на добром слове.
Он вытащил пачку мятных леденцов и отсыпал мне несколько штук:
— У меня нет времени обсуждать твои алкогольные пристрастия, надо показать тебе, что этот ЗАФО делает. Иди сюда!
Он провел меня в лабораторию, которая сегодня выглядела по–другому. Свобода разложил ЗАФО и различные приборы (большая часть из которых выглядела совершенно загадочно) на столе в центре, сдвинув все остальное оборудование к стенам, чтобы освободить место.
От возбуждения он чуть ли не подпрыгивал:
— Это просто потрясающая штука!
— Хорошо, я поняла, — ответила я, — так отчего ты в таком ажиотаже?
Он уселся на стул и с хрустом размял пальцы:
— Для начала я провел визуальное исследование.
— Ты осмотрел кабель. Ты в курсе, что можно просто сказать «осмотрел»?
— По внешним признакам это обычный одномодовый оптоволоконный кабель. Наружная оболочка, внутримодульный гидрофобный заполнитель, промежуточная оболочка — все стандартное. Сердцевина имеет диаметр 8 мкм — тоже вполне нормальна. Но я подумал, что именно сердцевина может представлять интерес, поэтому отрезал несколько образцов для…
— Отрезал? — спросила я. — Я не давала разрешения резать его.
— Ну не давала, меня это не волнует, — он постучал по одному из разложенных на столе приборов. — Вот эта малышка предназначена для измерения показателя преломления сердцевины кабеля. Для оптоволоконного кабеля это очень важный показатель.
Я взяла со стола пятисантиметровый отрезок ЗАФО:
— И ты обнаружил что–то странное?
— Нет, — ответил Свобода. — Показатель преломления 1.458. Чуть выше, чем обычно, но ненамного.
Я вздохнула:
— Свобода, ты можешь пропустить все, что «нормально», и просто сказать мне, что ты обнаружил?
— Хорошо, хорошо, — он поднял со стола какой–то прибор и показал его мне. — Я нашел разгадку тайны с помощью вот этой штуковины.
— Я понимаю, ты хочешь, чтобы я спросила тебя, что это такое, но честное слово, мне уже…
— Это оптический рефлектометр для измерения затухания светового луча. Коротко ОР. Он показывает уровень затухания сигнала, свойственный данному волокну. Затухание — это поглощение оптической энергии, которая преобразуется в тепло во время передачи сиг нала.
— Я знаю, что такое затухание, — ответила я. С таким же успехом могла бы ничего не говорить: когда Свобода сядет на своего конька, остановить его невозможно. Я не знаю никого, кто любил бы свою работу так, как этот парень.
Он положил ОР на стол:
— Итак, типичные показатели затухания для высококачественного кабеля составляют около 0.4 децибела на километр. А теперь угадай показатели ЗАФО.
— Нет.
— Ну. Пожалуйста, ну, предположи что–нибудь!
— Просто скажи мне и все.
— Ноль. Гребаный НОЛЬ! — Свобода сложил пальцы в нолик. — Нооооооль!
Я присела на стул рядом с ним:
— Ты хочешь сказать, что при прохождении сигнала не происходит вообще никакой потери света?
— Именно так! Ну, насколько я могу судить по своим приборам. У моего ОР допустимая погрешность примерно 0.001 децибела на километр.
Я посмотрела на отрезок кабеля, который по–прежнему держала в руках:
— Какое–то затухание все равно ведь есть? Не может же это на самом деле быть полный ноль?
Мартин пожал плечами:
— Сверхпроводники демонстрируют нулевое сопротивление электрическому сигналу. Почему бы не быть материалу с нулевым сопротивлением оптическому сигналу?
— ЗАФО… — пробормотала я, — «оптоволоконный кабель с нулевым затуханием»[39].
Свобода хлопнул себя по лбу:
— Ну конечно!
— Из чего он сделан?
Он повернулся к укрепленному на стене прибору и ласково погладил его:
— А вот тут пригодился мой спектрометр! Это девочка, и ее зовут Нора.
— И что тебе сказала Нора?
— Сердцевина состоит в основном из стекла. В этом нет ничего странного, в большинстве кабелей для сердцевины используется именно стекло. Но там в незначительных количествах присутствуют также тантал, литий и германий.
— А зачем они там нужны?
— Понятия не имею.
Я почувствовала, как в висках начинает пульсировать боль. Похмелье все еще давало о себе знать. Я потерла глаза:
— Все понятно, но почему это такой важный фактор? Меньше энергии уйдет на передачу сигнала?
— Нет, там все еще более впечатляюще, — ответил Свобода. — Длина обычного оптоволоконного кабеля не превышает 15 километров. После этого затухание сигнала становится слишком сильным. Поэтому необходимы регенераторы сигнала. Они считывают сигнал и передают его дальше в первоначальной форме. Но они стоят денег, требуют перезарядки и вообще это достаточно сложный процесс. К тому же, они замедляют передачу сигнала.
— А с ЗАФО регенераторы будут не нужны.
— Вот именно! — подтвердил Свобода. — На Земле проложено огромное количество кабелей для волоконно–оптической связи. Подумай, насколько все было бы проще без всех этих регенераторов. К тому же, передача информации через подобную линию означает, что там почти не будет ошибок. Что также увеличивает пропускную способность. Это просто фантастика!
— Все это чудесно, но стоило ли ради этого убивать кого–то?
Свобода задумался:
— Мне кажется, практически каждая телекоммуникационная компания захочет оборудовать свои каналы информации подобными кабелями. Как ты думаешь, сколько стоит весь коммуникационный бизнес Земли? Потому что примерно столько владельцы ЗАФО смогут получить за свое детище. Я бы сказал, что за такие деньги убьют без малейших колебаний.