Звягинцев на мгновенье задумался: а что произойдет, если он сейчас пропишет в пустом поле свой ник? «Ну и пусть, что ордынцевские хакеры меня тут же вычислят, — размышлял он. — Пусть присылают еще отряд. А за ним еще. Пусть присылают до тех пор, пока в Ордынце не останется только хан и женщины».

Причина, по которой он так осмелел, была ясна. Он не помнил, что с ним происходило в номере «Трех братьев» до того момента, пока не увидел перед собой Лену. Он был, естественно, вне себя и после, когда руки и губы все делали сами, не особо прислушиваясь к его мнению, но все, что случилось с ним прежде, находилось за пределами его памяти и восприятия. Он понимал лишь одно: с ним что-что творится. Ведь это ненормально, когда раны сами по себе сходят с тела, забирая с собой боль и немощь. Но это с ним произошло. Это было. Е-боец, сшибающий головы, как мячи, вне всякого сомнения, поломал бы Егору все кости, если бы Егор был нормален в привычном понимании этого слова. И пускай, черт побери, выявленные бродягой возможности его тела и разума в какой-то степени были пугающими, но гораздо больше они придавали ему уверенности.

Переведя взгляд с КИПа на свою руку, Кудесник вдруг ощутил, что его тело начинает пробивать, пробегая сверху вниз волнами, мелкая дрожь. Проходя по руке, она сначала касалась плеча, вынуждала слегка сократиться бицепс, затем приятно напрягала предплечье. Все это заняло не больше секунды. Кудесник, насколько только мог, расслабил руку, но от этого ничего не изменилось. Мелкая дрожь, начинающаяся коротким импульсом в какой-то точке на затылке, кольцами параллелей расходилась по всему телу, заставляя мышцы реагировать без соответствующей на то команды мозга. Будто кто-то невидимый, нависший над Кудесником, дергал за ниточки, присоединенные к разным частям его тела. Дергал и наблюдал за реакцией, тихо посмеиваясь.

Но Егор знал, что это не так. Если в нем и появилось нечто такое, что способно было приказывать мышцам, то оно выступало на его стороне. И разрази его гром, если он хоть немного понимал, в чем дело, но в этот миг он почему-то подумал, что у него под черепной коробкой образовалась некая батарея, которая питает его мозг, заставляя работать его быстрее и эффективнее. А заодно и усиливает мышцы. Совершенно не отдавая себе отчет, что это как-то связано с лабораторией Герцена, он связывал эту способность с Атри. Он думал, что это результат длительного ношения за спиной какой-нибудь цацки, возможно, что даже той самой «броши», которую у него так и не отняли и которая продолжала лежать в нагрудном кармане. Или это могло быть действием какой-нибудь невидимой и невредной аномалии, благодаря которой в теле обнаружились и открылись чакры сумасшедшей внутренней энергии. В принципе, не так уж и безумно, беря во внимание, что вся зона — это сплошное аномальное поле, длительное нахождение в которой превращает и человека в своеобразную аномалию.

А потом дрожь прошла. Так же внезапно, как и появилась. Кудесник полностью расслабил пальцы, и больше ничто не вынуждало их сгибаться.

Тут же умолкли, будто получив от Кудесника условный знак, птицы. Еще мгновенье назад одна из хриплоголосых атриек недовольно о чем-то хрипела и вдруг замолчала «на полуслове». Затихли и остальные.

Странно, замолчали только птицы, но создавалось впечатление, что что-то кардинально изменилось в самих устоях атрийской тайги. Будто кто-то незримым образом подменил кадр, и даже ельник перестал выглядеть как обычно. Вроде бы тот же самый — идущий ровной стеной, будто отрезанный скальпелем, вдоль дороги, — а вроде бы и нет. И в воздухе чего-то стало не хватать, а может, и наоборот, появилось нечто другое.

Шагающий впереди кэп сразу же остановился, выставил в сторону руку, в которую, словно из ниоткуда взявшийся шлагбаум, ударился грудью Кудесник, а указательный палец другой приложил к губам.

На какое-то время все пятеро превратились в единый слуховой орган. Из леса, отступившего от дороги, как уже упоминалось, самое меньшее метров на пятьдесят в обе стороны, долетал только шум волнующихся елей. Тем не менее птицы умолкли. Они не закричали и не взмыли со своих мест, и это значило, что их не испугало что-то, а… удивило, озадачило.

Кэп оглянулся и встретился взглядом с каждым из четверых, будто желал убедиться, что это не один из них смутил птиц.

— В траву, быстро, — скомандовал он, указав на холм с правой стороны, который полумесяцем огибала дорога, приняв форму греческой буквы «омега». — Федька, а ты давай вперед. Посмотри, что там. КИП выключи, пользуйся рацией, ясно?

— Ага, сделаем, — кивнул Федор и надел на голову шлем.

Он двинулся вдоль дороги, незаметно перебегая от одного куста дикой жимолости к другому и внимательно осматриваясь по сторонам.

— Что это может быть? — поинтересовался Женька, когда они улеглись у подножия холма, спрятавшись в высоких зарослях. — Неужели еще одна партия монголоидов?

Как и прежде, у лихого парня в голосе не слышалось и нотки страха. Потому что тот едва различимый триммер, который удалось уловить Кудеснику, скорее означал приток адреналина, как у пристегнувшегося ремнями посетителя американских горок, чем неудавшуюся попытку завуалировать боязнь.

— Не должны, — потер шершавый подбородок командир. — Хотя от них чего угодно ожидать можно.

— Поставить бы на дороге растяжку, а, кэп? — Женька уже принялся снимать с плеч рюкзак, но кэп остановил его.

— Молчи и не шевелись, — приказал он и глянул в том направлении, куда ушел Федор.

Сержанта не было видно.

Лена отсоединила от трофейного АК-74, оснащенного, как уже говорилось, подствольным гранатометом и оптическим прицелом, магазин, только сейчас почему-то решив проверить, есть ли в нем патроны. Последовал ее примеру и Кудесник, хотя проверил, заряжен ли его «штайр», сразу же, как только отобрал его вместе с остальным своим снаряжением у мертвого «монгольского» экспроприатора. Патроны, как и прежде, были на месте, запасные рожки рассованы по карманам разгрузки, еще пара пригоршней «свинца» редкого калибра 5,45 лежали на дне рюкзака. К бою он был готов, знать бы еще, с кем придется схлестнуться.

В шлеме послышалось шипение, а затем тихий голос Федора:

— Караван, — доложил он, — один фургон, шесть человек конвоя. Хорошо вооружены, в эскадах, на шлемах изображение в виде глаза.

— Тю, так это «центавровцы»? — поняв, что, похоже, драки не будет, обиженно протянул Женя.

— Федька, оставайся на месте, мы выходим, — не разделяя Женькиного огорчения, сказал кэп, приложив шлем наружной стороной к щеке, и затем облегченно вздохнул: — Пошли, ложная тревога.

Он поднялся с земли, отряхнул прилипшую к эскаде грязь и вышел на середину дороги.

— А птицы? — привыкшая доверять природным знамениям больше, чем собственному чутью, то ли спросила, то ли напомнила Лена.

— Да что птицы-то? Это же парни из «Центавра шесть», они всегда нанимаются караваны сопровождать. Такие же наемники, как мы, хорошие ребята, — заверил ее кэп и сощурился, приглядываясь к медленно выдвигавшемуся из-за холма фургону, запряженному двумя лошадьми, и к шести обступившим его полумесяцем бойцами.