— Я услышал главное, и благодарен тебе, дядя. Прости, но я должен идти. Поговорим, когда вернусь.

Старик помрачнел, тоже поднялся:

— Мой тебе совет: когда будешь отбывать с Лигур-Аас, воспользуйся кораблем сопровождения. Или другим малым судном.

Это оказалось более чем неожиданно:

— Зачем? Это прямое нарушение протокола. Ты сам знаешь.

— Это отъезд. Миссия будет завершена. Можешь считать себя уже в отставке. Наплюй на протокол.

— Почему ты заговорил об этом?

— Только безумец доверяет лигурам. И наш Император…

Я подошел, обнял его:

— Прощай, Варий. Чтобы ничего не нарушить, я впишу твое пожелание в протокол.

Квинт сказал, что так нужно. Значит, так было нужно. Самое главное, что Гаар оставалась со мной. Я не хотела отпускать ее ни на шаг. Начинала нервничать, едва она исчезала из поля зрения. Я уговаривала себя не бояться, но все равно боялась. С опаской смотрела на каждый стакан с водой, на каждую тарелку. Раньше я до умопомрачения боялась седонина — теперь яда. И не важно, что это могло быть: бондисан или что-то другое. Он представлялся везде, даже в стерильном воздухе медблока. Люди выдумали массу средств, чтобы уничтожать друг друга.

Все время мерещилась Мира, будто девочка стала моим персональным призраком. Порой я слышала ее шаги за спиной. Или чудилось, будто она тихо-тихо напевала, расставляя ударения в словах, как попало. А иногда мне казалось, что меня зачем-то обманули, не сказали, что с ней все в порядке. Я даже спрашивала Гаар, но той нечем было меня успокоить. Она сказала, что сама видела, как Миру увозили.

Радовало лишь то, что Политы больше не было в этом доме. Гаар сказала, что ее продали в тюрьму на Тэне. Для каторжников. Об этом весь дом говорил — многие злорадствовали, говорили, что там ей самое место. Кажется, только Вана огорчилась. Но это известие не принесло мне ожидаемого удовлетворения. Цена оказалась слишком высока — жизнь маленькой девочки за эту безмозглую суку. Несопоставимо. Я бы вытерпела еще десять Полит, лишь бы можно было все вернуть. Как бы я не мечтала избавиться от этой лигурки. Ее исчезновение даже потеряло всю значимость.

Я все время боялась. Чувствовала себя по-настоящему спокойно лишь в присутствии Квинта. В те редкие мгновения, когда он заходил в медблок через потайную дверь. Просто прижималась к широкой груди и слушала ровное дыхание. Мы молча стояли, будто ничего больше и не было нужно. Я чувствовала теплые ладони на своей спине, и становилось легче. Я даже не могла представить, какое это счастье — стоять вот так, чувствуя опору, сильные руки. Я не находила слов, чтобы выразить свои ощущения, но казалось, что так было всегда. Он был всегда. И так должно быть всегда. Только тогда меня отпускала едва уловимая внутренняя дрожь. Будто что-то назойливо вибрировало внутри. А после его обещания не разлучать меня с ребенком я на несколько мгновений почувствовала себя счастливой настолько, что вновь стало страшно. Но лишь по той причине, что я давно не верила в абсолютное счастье. За ним приходит горе. Всегда. Стоило мне на короткий миг искренне обрадоваться чему-то, как все рушилось. Гаар сказала, что я просто не умею разговаривать с вселенной. Нет, не умею. Точнее, не верю, что она способна услышать меня. Гаар проще — она привыкла верить в своего бога. Но жизнь в Сердце Империи и здесь внесла коррективы — теперь Гаар говорила о боге, как о вселенной. Или о вселенной, как о боге. Но я видела в этом лишь подмену понятий. Суть веры никогда не изменить, как не называй.

Ник Сверт говорил, что вера — удел несчастных.

Сейчас мне казалось, что он был прав. На Белом Ациане я была совершенно счастлива. Не находилось повода о чем-то просить. Все сводилось к девчачьим хотелкам, которые можно было купить. Единственное, о чем я переживала — это чтобы с достаточным чувством прочесть стихотворение или изящно подать чай.

Когда все рухнуло, я готова была цепляться за что угодно. Но меня не научили. Гаар говорит, чтобы вселенная тебя услышала, надо искренне верить в то, что она поможет. Не сомневаться. Я просила, но мне было даже стыдно, потому что казалось, что я отыгрывала роль. Будто кто-то со стороны должен увидеть и поверить. Но сама не верила.

Привычно дрогнула каменная панель в стене. В медблок вошла Гаар в простеньком сером плаще на завязках. Она накинула такой же мне на плечи, заглянула в лицо:

— Ну, пойдем? Господин ждет.

Я кивнула, кивнула медику, и мы вошли в узкий потайной коридор. Дом был полон ходами. В каждые покои, в каждое помещение, на каждую лестницу. Даже Гаар не знала, сколько их здесь, хотя зачастую она отыскивала их на слух, по сквознякам в пустотах. Но я была уверена, что их все на пересчет знал паук. Не мог не знать. Меня они пугали, я чувствовала себя в ловушке. Я торопливо шагала за Гаар, едва не подталкивала ее в спину, чтобы шагали быстрее. Мне почему-то представлялось, что стены могли схлопнуться и раздавить нас.

Лампы на потолке разгорались по мере нашего продвижения и затухали за спиной. Мы перемещались пятном света в бесконечной безграничной темноте, загнанной в русло каменных стен. Наконец, отъехала очередная дверь, и мы вышли в небольшое освещенное помещение без окон. Квинт ждал там вместе с новым управляющим, Донсоном Фальком. Я поклонилась, как и положено:

— Мой господин…

Сердце колотилось, к горлу подкатывал комок. Я не хотела уезжать, смотрела в любимое лицо, будто надеялась, что можно изменить решение, остаться. Но понимала, что если он так распорядился — так надо, но меня снова сковывал страх. Я инстинктивно положила ладонь на живот, будто это не меня требовалось успокоить.

Квинт подошел, привычным жестом погладил мою щеку, и я потянулась за его рукой, будто еще и еще выпрашивала ласку. Он склонился к моему виску:

— Это ненадолго. Всего две недели. Последний визит.

Я лишь кивала.

— Донсон проводит тебя до самого дома Вария, чтобы убедиться, что ты добралась, и тебя приняли.

Я снова кивала, понимая, что хочу просто вцепиться в его черный жилет и не отпускать. Подняла голову:

— Возвращайтесь скорее, мой господин. Я буду очень ждать.

Он легко коснулся губами моего виска:

— Я всегда возвращаюсь к тем, кого люблю.

Зашипела дверь. Квинт подтолкнул меня к очередному тайному выходу, даже не дав опомниться. Вплотную к стене был подан корвет. Нам с Гаар оставалось только сделать единственный шаг, чтобы попасть в салон. Прежде чем дверь корвета закрылась, я успела прошептать:

— Я буду ждать.

Донсон расположился рядом с пилотом, за переборкой. Судно загудело, развернулось, огибая парковку, и вырулило в рукав. Вместо недавнего страха я чувствовала какое-то необъяснимое умиротворение. В ушах снова и снова звучали слова: «Я всегда возвращаюсь к тем, кого люблю». И я ликовала, мысленно слушая их снова и снова. Это было признанием. Тонким, но понятным. Впервые.