— Скажите, он не говорил, кому еще оказывал помощь?

— Разным людям. Я думала, что, как и мне, материальную.

— Много дал денег?

— В то время такая сумма была достаточной, чтобы продержаться в течение года, пока Миша не найдет работу. Я не подумала, что наш благодетель захочет непременно убить Петра. Он не похож на сумасшедшего. Извини, Юля. Но, по-моему, ты не слишком тепло относилась к мужу? У тебя же был…

— Ты и в самом деле ничего не знала о Пете? — оборвала ее та. Лиза посмотрела удивленно, потом перевела взгляд на Дмитрия:

— Ах, да… Понимаю… Да, я ничего не знала.

— Что я могу для тебя сделать? Хочешь вернуться? Мише нужна работа? Фирма теперь не моя. Там хозяйничают родственники мужа, а я лишь получаю проценты. Но какую-то сумму я могу…

— Нет, спасибо, — отказалась Лиза. — У нас все есть. Машенька подрастет, я найду себе работу. Может быть, поменяем этот дом на городскую квартиру. Везде люди живут, — пожала плечами она.

— Можно, я к тебе еще раз заеду?

— Хочешь сказать, что мы могли бы стать подругами? Теперь? Когда делить нечего?

— Если ты меня простишь.

— Нет, это ты меня прости, — неожиданно расплакалась Лиза. — Я не хотела… Честное слово, не хотела… И про то, что у тебя, что тебе… Дети…

Юлия тоже всхлипнула. Глазов понял, что пора встать и уйти. Дальше дело женское: жаловаться друг другу на жизнь. Муж одной сделал другую несчастной, та в отместку сделала так, что у обидчицы вообще не стало мужа. В результате несчастные женщины рыдают друг у друга на груди. Что тут поделаешь? Думать надо! Хотя… Она всего лишь попросила денег у человека, решившего заняться благотворительностью. Ничего себе благотворительность!

Глазов обошел кругом сад, подышал свежим воздухом. Хорошо! Жить бы, да радоваться! Только дело закончить.

Завтра надо отправить письмо. Если последний приезд режиссера пришелся на прошлый месяц, значит, система еще действует. Письма пересылаются ему регулярно. Объявление он, наверное, больше не дает, материала и так достаточно. Но всегда можно сослаться на знакомых. Мол, те получили помощь и посоветовали обратиться. Глазов все уже продумал. Поэтому он не стал тянуть время и решил поторопить Юлию. Обе уже успели и поплакать вволю, и успокоиться.

— Юля, нам не пора? — напомнил он.

— Посидите еще, — сказала Лиза. — Может, вас обедом накормить? У меня окрошка по собственному рецепту. С огуречным рассолом. Хотите?

— Дела у нас, — отговорился Глазов. — Так как насчет адреса?

— Ах, да! — вспомнила Лиза, вскочила и побежала в дом.

— Ну, как ты? — спросил он у Юлии. — Все в порядке?

Та молча кивнула. А потом задумчиво сказала:

— Знаешь, наши с Лизой жизни так похожи. Она боится воспоминаний, я боюсь… Нет, не скажу тебе, кого я боюсь. И чего. Пока не было тебя, мне хотелось только одного — постоянно спать. Не умереть, нет, потому что это слишком страшно. А именно спать. И знать, что все неприятности — всего лишь сны, которые исчезают с наступлением рассвета. Но в тот момент, когда мы с тобой целовались в поле, у дороги, я вдруг проснулась, и с ужасом поняла, что, принимая все только за сон, наделала кучу глупостей. Нет, чтобы подождать немного, дурочка. Ты прости меня, Митя.

— Да за что простить-то? — опять не понял Глазов. — По-моему, тебе надо сходить к врачу. К психотерапевту. И принимать успокоительное. Последние время ты заметно нервничаешь. Мы сегодня напишем письмо, а потом будем просто ждать. Может быть, долго. Месяц, два, три… Ты будешь ко мне потихоньку привыкать, я тебя не тороплю. Прогонишь — уйду, позовешь — прибегу. И если ты решишь, наконец, выйти за меня замуж…

— Лиза идет, — оборвала она. И, заметив, что он обиделся, поправилась: — Извини. Я слушала. Но… Извини. Лиза!

Та подошла, протянула Дмитрию газету. Он взял машинально, чувствуя, что наплевать ему сейчас и на режиссера, и на его жертвы. Почему она не ответила?

— Поедем, Митя, — позвала Юлия. Он посмотрел в ее странные глаза, словно заблудился в густом тумане, и, уже не пытаясь найти в нем дорогу, покорно сказал:

— Хорошо. Идем.

Он так хотел сделать человечество счастливым! Не все, разумеется. Хотя бы отдельную часть. А точнее, ту малую часть, решая проблемы которой, можно было бы объяснить, почему он так поступает. И что такое его жизнь, его беда.

А собственно, почему? И в чем?

Хотелось сделать что-то большое, великое. И хотелось об этом рассказать. Вот, мол, что я могу! Хотя бы прибегнув к аллегории. Сняв художественный фильм. В обладании редкой вещью мало проку, если об этом не знают те, у кого ее нет. Если нет возможности похвастаться. И он убивал, а потом снимал об этом фильмы.

Но все это было потом. Сначала он просто ждал. Потом смеялся над письмами, которые получал. Большинство из них были пустые и бестолковые. Не говоря уже о том, что наполовину безграмотные. Он не подозревал, что люди так глупы и примитивны. Напечатал объявление и ждал, что услышит об ужасных трагедиях и тут же кинется мстить и спасать.

Первая же почта принесла только разочарование: у одного текла крыша, и не было денег, чтобы ее починить, маленький мальчик хотел велосипед, девушка просила денег на пластическую операцию, чтобы исправить оттопыренные уши. Все они всерьез полагали, что счастье их зависит от новой стиральной машинки, от починенного телевизора, нормальных ушей или, что уж совсем глупо, от лежания целыми днями на диване за деньги, которые неизвестный благодетель будет ежемесячно перечислять на счет в банке. Все проблемы сводились к деньгам или к вещам, которые за эти деньги можно было купить. Благотворительность истолковывалась не иначе, как решение материальных проблем. Никто не просил позаботиться о душе, все грезили только о теле, которое хотело носить фирменные джинсы, пялиться целыми днями в телевизор или иметь нормальные уши. И жить под крышей, которая не течет.

Счастье людей состояло в том, чтобы ничего не делая обладать красивыми и дорогими вещами. Самое смешное, что люди не мечтали все это заработать. Мечтали именно получить. В подарок, по лотерейному билету, от неизвестного миллионера. Но непременно сразу.

Он не понимал, действительно ли люди так глупы или только притворяются? Неужели они всерьез считают, что можно быть счастливым в огромном доме с кучей спален и бассейном, не тратя времени на уборку этого дома и приготовление еды? В постоянном безделье и заботе только о собственной прическе и маникюре?

Оказывается, он ничего не знал до сих пор о счастье. Потому что оно у него было, и надо же, не замечал, был дом со множеством спален, была прислуга. Батюшки, а бассейн! Быть может, они правы? Надо делиться?

Если он начнет сейчас раздаривать свои богатства, чем кончится? Никто не в состоянии сказать «хватит», когда видит сыплющийся с неба золотой дождь. Его же завалят просьбами!