И потом добавить, что дура она, как все «простые русские бабы». А чего хочет каждая «простая русская баба», мне рассказала Оксана, которая данное определение и придумала. И согласись я с этим раньше, может быть, не было бы в моей жизни никакого двойника.

Вот о чем бы нам поговорить.

А вместо этого я каждый раз, находясь здесь, думаю о том, что он и ее вычислит. Что у меня станет одним уязвимым местом больше. И бешусь я оттого, что не понимаю, куда он в следующий раз ударит. Бешусь от собственного страха и бессилия.

Вместо того чтобы закрыть глаза и вдыхать каждую минуту этого вечера в маленькой квартирке на окраине Москвы. Вечера, в который я чувствую себя по-настоящему хорошо. Пожалуй, впервые за долгое время.

Вот что-то такое она должна была бы сейчас услышать, но вместо этого слышит мой глухой, как из бочки, голос:

– Кать… знаешь… я, пожалуй, поеду…

Вернувшись в бар, развлекаю себя игрой с котом. Запускаю по полу винные пробки и смотрю, как Миша бросается за ними, стремясь сцапать в два прыжка. Коту игра надоедает быстрее, чем мне. Он пару раз провожает взглядом катящуюся пробку, потом фыркает и залезает под стол. В глубине хозяйственных помещений раздаются трели звонка скайпа. Нажимаю «ответить».

– Доброй ночи, – камера выключена, абонент все тот же Mersault.

Молчу.

– Приве-е-е-ет, – говорит он нараспев. – Есть кто? – Стучит по микрофону. – А Володя дома? Гулять выйдет?

– Чего надо, придурок? – огрызаюсь я.

– Фу, какой ты грубый! Я тебя разбудил? Могу перезвонить, если хочешь.

– Ты такой заботливый, как медсестра в больнице. Или как дальний родственник, который денег хочет занять.

– Совсем и не дальний, – хрипло смеется он. – Ты забыл, что ли? Ближе меня у тебя никого нет.

– Нет, не забыл. Даже соскучиться успел. Ты совсем пропал, не навещаешь братика. Может, встретимся, выпьем?

– Вот, считай, и встретились. Только я не пью, – продолжает он подхихикивать.

– Жалко. В моей квартире хороший запас алкоголя. И еще там кран на кухне течет. Поменяй прокладку, а то у меня руки не доходили.

– Течет? Я не замечал. Видимо, редко бываю… дома.

– А что так? А-а-а-а-а… понимаю… Ты все больше у девушки своей? То есть моей. То есть бывшей моей. – Злость подступает к кадыку. – Как она, кстати? Позовешь ее? Я с ней хотя бы поздороваюсь. Давно не виделись. Скучает по мне? Оксана-а-а-а! – кричу я в динамик. – Скажешь пару слов своему бывшему? Оксан! Ну ответь! Не молчи. Ты неделю назад за меня замуж собиралась, между прочим, а теперь даже поздороваться стесняешься.

– Ее нет рядом, – сухо замечает он.

– Правда? А где же она?

– Вышла, – он закашливается, – ненадолго. Передам от тебя привет.

– Передай. Еще передай ей, что… впрочем, я думаю, она рядом стоит. – Я склоняюсь к динамику. – Оксан, я тебе хочу сказать только одно: Жанну вы вдвоем убили. И даже не тешь себя надеждой, что вроде как не участвовала. Участвовала, даже больше, чем этот пидорас! В аду черти людей вилами на сковородки пихают, слышала? А тебя, сука, там сначала на сашими порежут. Потом каждый кусочек с обеих сторон прихватят на сковороде. Ты же «сашими нью стайл» любила. Потом опять соберут воедино и опять порежут. И так – целую вечность. Слышишь меня, тварь?!

– Ой хватит, – манерным голосом прерывает меня Двойник. – Я устал от ваших семейных разборок. Скажи мне лучше, как ты устроился? Волнительно мне.

– Плохо, – подыгрываю я. – Познал, что такое потерять себя.

– Ну, это ты давно познал.

– Теперь познал окончательно. Спиваюсь, думаю присесть на героин. Максим Горький, «На дне», помнишь такое?

– Помню, – покашливает он. – Где живешь, чем занимаешься?

– Где живу? – настораживаюсь я, чувствую, что «пробивает». – В сквоте. С наркоманами, алкоголиками и проститутками. В целом, это не особенно отличается от моего прежнего круга общения.

Безумие ситуации заключается в том, что со стороны это выглядит так, будто беседуют старые знакомые. Расслабленно болтают ни о чем, желая убедиться, что с каждым из них все в порядке. И, кажется, с каждой минутой этого разговора я в самом деле схожу с ума. Злоба белой пеной застилает глаза, не дает сосредоточиться, и единственное желание – повторять каждую секунду: «Я достану тебя, сука. Я уничтожу тебя. Я вырву тебе кадык».

– А чего ты камеру не включишь? – Все-таки бессильные угрозы лучше выкрикивать в лицо, нежели в темный да еще и смеющийся над тобой монитор.

– Не хочу, – отвечает.

– Стесняешься? Ты после очередной пластической операции? В кого на этот раз целишься? В Кобзона? В Стаса Михайлова?

– В Аллу Пугачеву.

– Там петь придется, старичок.

– Я разберусь.

– Разберешься, конечно разберешься, – закуриваю я. – Ну а как вообще дела? Обжился… – я даже не знаю, какое слово подобрать, – …во мне? Слова во рту не вяжут? Может, какой-то внутренний дискомфорт? В неловкие ситуации с моими знакомыми часто попадаешь?

– Дискомфорт? – Он щелкает зажигалкой. – Практически нет. Ничего толком не изменилось. Знаешь, это даже грустно. Никто ничего не заметил. Удивительно черствые, нечуткие люди. И как ты с ними жил все это время?

– Ума не приложу. Вот смотрю сейчас на себя со стороны и не понимаю. Тебе трудно, наверное. Кстати, ты чего в последнее время такой нервный? Вроде бы у тебя все получилось, а неудовлетворенность сквозит. Будто ты на экзамене, а тетрадка с чужими лекциями только на половину билетов.

– Следишь за мной? Не пропускаешь ни одной программы, ни одного поста в фейсбуке? – цедит он сквозь зубы. Кажется, каждое слово дается ему с трудом. – Может, какие-то советы по стилю? Ты себе уже завел дневник с замечаниями по поводу моей скромной деятельности?

– Пока нет, но обязательно заведу. Я же правда ни одной программы не пропускаю. Когда еще посмотришь на живой манекен имени себя? Не соскакивай: я стал замечать неестественность. Ты какой-то картонный. Понимаю, что копировать всегда сложнее, но все-таки. Больше импровизаций, Вася.

– Я не Вася.

– А кто ты?

– Я Володя.

– Нет, старичок. Ты не Володя. Ты копия Володи.

– Ты ошибаешься, – шипит он, – я не копирую, я исправляю!

– Ах, я ж забыл. Ты «воин сна»! – Я ржу в голос. – Исправляешь неверные коды или как там? Это правда очень смешной текст…

– К делу, – обрывает он меня на полуслове. – Мне нужна моя книга.

– Книга? Ты эту белиберду называешь книгой?

– Мне нужна моя книга, – говорит он с нажимом. – Она должна быть издана.