– Я мужчина, поэтому не понимаю форм «идеальной» или платонической любви. Я привык обладать тем, что люблю, и бороться за это обладание. Но я не пойду против вас, дорогая, или против приличий, поэтому не стану насильно изменять ваши взгляды. Однако я считаю, что если мы будем мужем и женой не перед Богом, а перед светом, то тогда разрушатся все преграды, от которых я страдаю, и вы должны страдать, если не обманывали меня, если действительно меня любили! Очень часто мне так недостает вас, вы мне необходимы, я хочу открыть вам все тайники своей души. Я нуждаюсь в вашем совете, участии, а вас нет со мной. От этого я страдаю.

– Но между нами каменная стена – мы связаны узами брака с другими людьми, и этого не изменишь, – приводила все тот же аргумент Елена.

– Да, между нами каменная стена. Но ведь можно ее обойти. Зачем биться о стену, которую невозможно сломать. Неужели вам непонятно все это, неужели вы сами не испытываете того же? Если нет, то не говорите мне о чувствах. Я не понимаю таких отношений.

Елена помолчала, потом взяла его руку и взглянула в его глаза своими магическими глазами-озерами. В них

было все: страсть, боль, отчаяние и безнадежность. Она коротко произнесла:

– Мне тоже тебя недостает, Агарди! Но жениться мы теперь не можем, видеться тоже. Сразу все станет известно, пойдут разговоры. Обо мне и так тут невесть что придумывают. Остается одно…

Елена слегка сжала ладонь Агарди, потом резко выпустила ее и поспешно пошла по улице, удаляясь все дальше и дальше. Наконец, она свернула в переулок и исчезла из поля зрения. Исчезла – как и тогда, в Италии, – надолго. Поняв, что Агарди настроен решительно, и скрыть их отношения уже будет невозможно, Елена срочно уехала из Тифлиса. Она направилась в Одессу, куда намеревалась переезжать семья ее тети, Екатерины Витте. Екатерина Андреевна и ее муж Юлий Федорович Витте собирались определить в университет своих подросших сыновей. Сначала семья сняла квартиру и временно поселилась на углу Ремесленной и Базарной в доме Беридо, № 3 Е Затем они привезли туда своих сыновей Бориса и Сергея для поступления в Новороссийский университет, но молодых людей ждала неудача. Поэтому братьев поместили в Ришельевскую гимназию, с тем чтобы повторить попытку на следующий год. Юлий Федорович Витте добился новой должности в Одессе, и семья уехала из Тифлиса насовсем. Вскоре Юлию Федоровичу за заслуги перед Отечеством местные власти выделили в Одессе участок земли. Таким образом, семья прочно обосновалась на новом месте.

Несмотря на жару и приветливый морской бриз, Одесса встретила Елену прохладно. В отличие от Кавказа, здесь, кроме семьи Витте, ее почти никто не знал. Единственным настоящим приятелем оставался вице-генерал-губернатор Киева, князь Дундуков-Корсаков, но тот служил в Киеве, а не в Одессе. Князь подружился с Еленой еще в молодости, раньше, чем она вышла замуж за генерала Блаватского. В то время князь командовал на Кавказе одним из драгунских полков. С тех пор они не теряли связи, вели постоянную переписку, поддерживая дружеские, теплые отношения. В отличие от семьи, от которой Елена скрывала места своего пребывания во время скитаний по свету, князю Корсакову она писала отовсюду, из Африки, из Америки, даже из Индии.

Заняться на новом месте было нечем. Пожив некоторое время у родственников, Елена решила ненадолго отправиться в Европу, чтобы развеяться, а также навестить своих старых знакомых. Однако путешествие было недолгим. Не прошло и шести недель, как она вернулась в Одессу с маленьким мальчиком лет пяти. Елена получила паспорт, выданный канцелярией царского наместника Кавказа ей и «опекаемому ею ребенку Юре для поездки в Тавриду, Херсон и Псковскую губернию сроком на один год».

Появление ребенка вызвало у родни много вопросов. По внешнему виду мальчик был нездоров, бледен, с тонкими непропорциональными ручками и ножками, согнутой спиной. Елена нежно называла мальчика Юрочкой или «мой маленький горбун» и очень бережно к нему относилась. Полковник фон Ган, приехавший в это время в Одессу повидаться с родней, был возмущен очередной выходкой Елены – появиться в обществе, где ее знают, с внебрачным ребенком! Да и само рождение ребенка на стороне он считал аморальным и беспринципным. Елена утверждала, что это ребенок «одного из аристократических баронов с очень известной фамилией Мейендорф, который прижил его от не менее родовитой возлюбленной», имя которой она раскрыть не может. Однако даже родственники ей не поверили, предполагая, что «не менее родовитой возлюбленной» была она сама. Сколько Елена ни пыталась объяснить отцу, что ребенок ей не принадлежит, что она его усыновила, чтобы выручить своего знатного друга, отец сомневался.

Помогла справка от уважаемого в городе врача, который в результате обследования установил, что госпожа Блаватская не может и никогда не могла иметь детей в силу своей физиологии. С одной стороны, медицинское заключение отца озадачило, с другой – успокоило. Мораль была соблюдена, справка погасила бушующие страсти.

Однако косые взгляды окружающих угнетали Елену. Ей ничего не оставалось, как вновь отправиться в Европу. По своей доброте и по просьбе отца ребенка она повезла мальчика в Болонью, считая, что «там сможет его спасти от унижения и спрятать от любопытных глаз». Казалось, она совсем не заботилась о последствиях, которые может вызвать история с опекаемым ею мальчиком для ее собственного имени.

В Болонье ей вновь пришлось столкнуться с неразрешимыми проблемами. На усыновление ребенка требовалось нотариально заверенное согласие мужа, господина Блаватского, что вело к неминуемой огласке и сплетням недоброжелателей. Кроме того, получить такое согласие, по понятным причинам, было совершенно невозможно. Также требовалось множество иных справок и гарантий, которые Елена не могла нигде достать. На помощь снова пришел его величество господин случай и буквально преследующий ее господин Митрович, получивший недавно ангажемент в Италии.

Не вдаваясь в причины усыновления больного ребенка, Агарди сделал со своей стороны все необходимое, чтобы дитя получило фамилию и родителей. Господин Митрович записал ребенка на собственное имя. Казалось, все устроилось, но Бог распорядился по-другому. Елена вместе с Агарди повезла малыша, чтобы передать его гувернантке, выбранной для него бароном, но несчастный ребенок умер во время пути по южной России. Агарди вновь пришел на помощь. Он взял на себя все хлопоты с похоронами ребенка. О случившемся Елена письмом уведомила барона, и они вместе с Агарди вернулись в Италию, где настал черед Венеции, Флоренции, Ментаны. В обществе ходили слухи, будто ее видели в тех краях чуть ли не бьющейся под знаменами Гарибальди, но толком никто ничего не знал. Только однажды Елена в беседе со своим приятелем упомянула, что после одного из таких сражений ее нашли почти бездыханную, лежащую в грязной канаве у дороги с кровоточащей раной в области сердца. Врачи считали, что раненую женщину уже не спасти, однако провидение в очередной раз вдохнуло в нее жизнь. Как только Елена стала способна самостоятельно передвигаться, она, так и не попрощавшись с Агарди, которого потеряла из виду, села на пароход и вернулась в Одессу. Ее тайная миссия с ребенком была закончена, а политические интриги зашли столь далеко, что она побоялась быть обвиненной в принадлежности к тому или иному политическому течению. Хоть Елена была еще достаточна молода, она хорошо знала, что в России прощалось все, кроме участия в политических заговорах. Ее же интересовал только господин Митрович, который стал для нее больше чем друг; за него она готова была пойти и в огонь, и в воду, и на поле сражения.