Носок правой ноги чертит круг, не отрываясь от влажных дощечек паркета, в большие окна льётся свет, а в ушах шумит от голода, и где-то далеко голос педагога: «en dedans, и-раз- два — три… полупальцы, поворот, emboite…» Теперь носок левой ноги чертит круг. Надо держать спину и подтягивать колени, надо улыбаться…

Упражнения у палки, упражнения на середине зала. А потом прыжки до изнеможения. Вверх, вверх, вверх… как можно выше и собранней, и снова тянуть носки… в глазах золотые пятна, они плывут по стенам и потолку.

Перерыв пять минут, можно лечь на пол и подышать.

Первые годы обучения тело сопротивлялось, не слушалось и болело. Потом начало подчиняться воле Сергея, и однажды он понял, что суть его — танец. Что он МОЖЕТ танцевать и в этом воплощать мечты и обретать свободу. В танце не было ничего от безысходного быта, многочасового труда, зато были полёт и свет.

В танце Сергей становился героем, принцем, высшим существом. Он мог, преодолевая языковой барьер, любому человеку мира рассказать историю, воплощенную в движениях и позах. Слово «хореография» стало для него тем же, что и «жизнь».

Тогда Сергей уже и сам начал стремиться к первенству. Ему было непросто, высокий рост и скорее атлетическая, чем утонченная фигура делали его прыжок не таким воздушным, более мужественным, но это окупалось долгим баллоном, позволяющим спокойно сделать антраша, пластичностью и мягкостью рук, музыкальностью и безупречным чувством ритма. Главными же достоинствами Сергея были его сила и точность в дуэтном танце, он становился лучшим партнёром в классе, чувствовал балерину как никто другой.

На сцене Сергей жил образом, а не просто надежно поддерживал партнершу. Не техника ради техники, но ради души, он перевоплощался полностью, и это завораживало зрителей. Он умел так много рассказать танцем, что его понимали даже совершенно далёкие от балета люди.

К выпускному курсу Сергей стал лучшим учеником в классе, ему открылся путь в Мариинский театр. На концертах училища с девочкой-стажеркой, которая уже работала в театре, он танцевал па-де-де из Жизели — это было невероятно, редко кто справлялся в выпускном классе с таким сложным номером.

В танце Сергей любил, он боготворил Жизель, Одетту, Машу из «Щелкунчика», но не Вику Звягинцеву, которая танцевала с ним. Вика была партнершей, а не женщиной. Она воплощала образы.

К концу выпускного курса Сергей уже знал партию Альберта и мог бы станцевать весь спектакль, но никому в голову не приходило доверить ему это. Для выпуска Сергей готовил Щелкунчика, а дальше — театр. Уже было известно, в какие спектакли он станет вводиться, в мастерских шили на него костюмы.

В театре Сергея ждали с интересом, один шаг отделял его от того, чтобы стать «звездой».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍И всё это рухнуло, рассыпалось в прах, когда пришла странная любовь. Сергей даже не мог припомнить, как именно он познакомился с Яковом Михайловичем. Яшей… Тот возник в его жизни. Наверно, они встретились в театре после репетиции.

Яков Михайлович был уже немолод, но казался моложе своих лет. Импозантность и достоинство отличали его. Большая, с годами отяжелевшая фигура, красивая седина, благородные черты лица и удивительно бархатный низкий голос. Яков умел расположить к себе, в компании всегда становился центром внимания и душой общества, а Сергей был застенчив. Он вообще редко проводил время вместе с друзьями, стыдился всего того, чего у него не было. Нет, не завидовал, а именно стыдился. И жизнь его ограничивалась домом и балетным классом. Даже больше балетным классом — дома он только ночевал.

У Якова Михайловича было всё. Машина, квартира, связи в мире бизнеса, но больше — в мире спорта. Как-то сразу и неожиданно Сергей оказался втянут в другую незнакомую, манкую жизнь, оглушен, подавлен, изумлен доступностью всего, что раньше казалось ему недосягаемым.

Яков делал подарки, покупал одежду, но это выглядело необидно, не оскорбляло гордости. Дома Сергей не рассказывал о своём новом друге. Он ещё больше замкнулся и отдалился от родителей, особенно от отца, который и раньше не приветствовал его будущей профессии.

«А если он сломает ногу, что тогда?» — спрашивал отец и недовольно крутил головой, когда мать с гордостью рассказывала об очередном успехе сына. «Будет без куска хлеба, лучше бы не отрывался от простого», — мрачно пророчествовал отец. Сам он работал шофёром, за свою жизнь много раз переменил место: был и водителем автобуса, и такси, работал в охране и на перевозке грузов, на стройке, и дальнобойщиком. Только одно оставалось неизменным — вот уже сорок лет он не выпускал из рук баранку руля, имел все водительские категории — не было машины, которую он не смог бы подчинить себе.

Танцы, театральные костюмы, грим, совершенно другой образ жизни казались отцу диким и непонятным. Он презрительно смотрел на «балетную» фигуру сына, смеялся над тем, как Сергей ограничивал себя в еде, чтобы не набрать вес, осуждал постоянные тренировки тела и мытьё в душе.

Из-за балета отец и мать часто ссорились, отец так и не был ни на одном спектакле с участием сына, а когда узнал о его связи с Яковом, то на удивление спокойно заявил, что всегда этого ждал от того, «кто выставляет напоказ задницу и мажется красками-косметиками, как баба». Он не возмущался, не пытался удержать, просто предупредил Сергея, что «не потерпит в доме пидора», и предложил выбирать — семья или любовник.

Сергей ушел из дома, потом бросил и училище. Перед самым выпускным. До этого он уже стал пропускать занятия, волна первой влюбленности захлестнула его. Он переехал на квартиру, которую снял Яков Михайлович. Это было так удивительно! Дорогая обстановка, полная свобода тратить деньги, всеобщее восхищение. Яков уговорил Сергея уйти в спорт, в легкую атлетику. И снова тренировки, казалось, всё получится, но танец на спорт поменять не вышло. А шанс, так легко данный судьбой, окончи Сергей академию, ускользнул.

Сергей не сожалел. Да и о чём было, когда всё рисовалось в новом свете. Весь мир! Пока однажды не раскрылось, что у Яши есть постоянный друг и они живут семьёй.

Новость эта как гром среди ясного неба обрушилась на Сергея. Он даже осознать не успел. И ведь простил бы, как прощал Якову странные просьбы быть любезным с многочисленными друзьями, поездки на дачу, разнузданные оттяжки Яшиной компании. Подиум. То, о чем Сергей не хотел вспоминать, открещивался, заталкивал глубоко, а оно вылезало и вылезало. И все-таки Сергей все еще верил в любовь. Макса жалко — с ним уже не верил, не смог. Хотел! Пытался. Максим много сделал для Сергея, да чего там, не выжить было бы, когда Залесский оказался на улице, без средств к существованию и без работы.